Искупление

Нина сердито схватила его за рукав и вытянула из магазина.

— Ты думаешь, что делаешь? — прошипела она ему в лицо. — Ты — подзаборная пьянь, и место твоё в канаве! Как ты смеешь?

— А что я? Я, слава Богу, ни о чём не жалею!

— Мне наплевать, жалеешь ты или не жалеешь! Ты — мерзкая тварь, но у тебя есть шанс…

— У меня он всегда был и будет, — развязно ответил Василий, поглядывая победителем на собутыльников, ожидавших его с бутылкой «чернила».

— Был! — выкрикнула Нина. Вид её был ужасен, она готова растерзать своего непутёвого мужа. Это понял и Василий. — И теперь есть! Только он спасёт тебя!

— Интересно, что ещё ты могла придумать? — скривил рот Василий и весь как-то неестественно перекрутился.

— Работа, чего ты больше всего боишься!

— Я работы не боюсь, я не хочу быть рабом у всякой сволочи!

— По помойкам лазишь, а честно зарабатывать себе на хлеб — рабство?

— Да, рабство! И я не буду, как ты, за кусок хлеба заглядывать по-собачьи преданно в лицо своему господину. Тебя такое устраивает — живи, а меня уволь!

— Устройся на государственное предприятие. Ты же должен понимать, что ребёнка кормить надо! Или он, как и ты, должен с помоек питаться?

— Сдай в детский дом. Пускай государство о нём беспокоится, если не может семью обеспечить необходимым. В Эмиратах каждому при рождении дарят миллион долларов!

— Идиот! — бросила в опухшее лицо Василия Нина. — Предупреждаю! На глаза мне и сыну не показывайся! Пришибу на месте!

— Давай-давай! — опять весь перекорёжился Василий. — Не забудь только свои слова. Живи со своими клешненогими, он тебе пара.

— Ты мизинца его не стоишь! Потому что ты — нравственный урод, и никакая больница тебя не вылечит!

Подходил Василий к своим дружкам с видом победителя.

— Кто это? — спросил тот, что постарше, а может, и не старше, а младше. — Баба?

— Она, — небрежно ответил Василий. — Просит вернуться.

— Ладная она у тебя, — сказал тот, у которого бутылка.

— У меня их, — лёгкий взмах руки, — как навоза на колхозном поле.

Анатолий Нину ни о чём не спрашивал. Он наблюдал незаметно за её поведением, находясь в отдалении. Движения её были порывисты, резки, чёрные брови слились в одну линию, губы сжаты. Он взял у неё тяжёлые сумки с продуктами, попросил Игорька держаться покрепче за сумку, и так они побрели к повозке. Уложили сумки, прикрыли от солнца краем брезента; Игорёк уселся на своё место, убедившись, что и маме есть где примоститься.

Нина пришла скоро, принесла ещё две сумки с продуктами.

— Я всё закупила, — сказала она. — Если тебе не надо больше никуда заезжать, то поедем домой.

Как только тронулась повозка, Нина достала из коробки три мороженых и подала Игорьку, Анатолию, себе взяла самое неприглядное. Выехали на прямую дорогу, которая выходила за село и вела в сторону Духовщины.

— Мне было лет девять, а то и все десять, — заговорил Анатолий, обкусывая по бокам мороженое, — когда я впервые попробовал мороженое. Знал, что есть оно, это мороженое, а какое — ни малейшего представления. Сладкое, кислое, солёное? Слышал от тех, кто его ел, что вкусное, а какое — не знал. Приехали мы с мамой в город на операцию, паховая грыжа у меня появилась. Мама, крестьянка, взяла с собой простую еду — молоко в бутылке, сметану, хлеб. В палате были городские дети, их мамы, бабушки и тёти чего только ни приносили: и апельсины с бананами, и пряники, и сушки… Одному мальчику тётя принесла мороженое, а доктор запретил. Тётя, глянув на меня, подала мороженое. Я не брал. Медлил, ждал кивка мамы. Мама кивнула, и я стал обладателем этого сокровища. Не знал, как его едят, и мама не знала. Тогда тётя, ласково улыбнувшись, сказала:

— Лижи язычком, а стаканчик можешь кусать, он из вафли. Из хлебной лепёшки сделан, — пояснила, очевидно, поняв по нашим лицам, что мы и про вафлю мало что знаем.

— Вот то мороженое я до сих пор люблю больше всякого! — закончил Анатолий эпопею про первое своё мороженое.

Нина тяжело вздохнула; Игорёк и ухом не повёл, он был занят мороженым.

— Не позавидуешь нашему детству, — тихо сказала Нина. — Работа с пелёнок и до могилы. В детстве не было детства. Свои огороды и хозяйство, колхозные поля — всё на детских да бабьих плечах. Конфета — радость, мороженое — лакомство заморское…

— Не знаю, но мне нравится моё детство, — улыбка засветилась на лице Анатолия. — Поля, леса, речки, ручейки и озёра — всё наше. Всё измеряно нашими быстрыми босыми ножками! В степи поют жаворонки, в перелесках — бурундучки. Проголодался — прибежал домой съел полгоршка жирной простокваши с куском ржаного хлеба; далеко от дома — накопал саранок, выдернул пучок моркови на колхозном огороде, репу, брюкву, турнепс. Всё было съедобно и вкусно! И, как теперь выяснилось, — самое правильное было наше питание.

«Господи! — пронеслослось у Нины. — Да за что ему такое с малых лет! Чем он-то тебе не угодил, ребёнок этот? Он и сейчас ребёнок, только большой. И беды его большие! Неужто ты не видишь, кого наказываешь?»