Искупление Гренгуара (СИ)

В голове Пьера все еще стоял легкий туман, когда после долгого дня он вошел в свою каюту, дабы отдаться в объятия Морфея. Поэт слегка улыбался. Такое приятное наваждение. В голове вертелись обрывки фраз. Наверное, он снова напишет стихи. Гренгуар с наслаждением скинул тяжелую робу** и подошел к столу, бормоча какие-то рифмы. Однако что-то смущало его. Что-то странное в каюте. Непривычное. В воздухе витал аромат не то вербены, не то ландыша. Удивительно знакомый запах.

Пьер медленно повернул голову в сторону собственной постели и шумно вздохнул. Златокудрая головка покоилась на его подушке. Ну, вот и доигрался.

— Графиня, — голос плохо повиновался Гренгуару. — Что вы делаете в моей каюте?

— Простите, — она виновато опустила ресницы. — Я, кажется, немного перепутала. Моя каюта совсем рядом.

— Тогда я провожу вас, если позволите, — Пьер подошел к самой кровати.

— Право же, мне не хотелось бы вас затруднять, — лукаво улыбнулась Жаклин.

— Ну что вы, беспокойство небольшое, — Гренгуар бессознательно продолжал эти игры в любезность, а у самого сердце колотилось, как бешеное.

— У вас здесь так уютно, — графиня села на кровати, простыня сползла, открыв взору поэта белоснежную грудь безупречных очертаний, и такую маленькую, что она могла бы поместиться в его ладони.

Пьер почувствовал, что его бросает в жар, и весь он становится мягким, как воск. Колени ослабели, Гренгуар присел на кровать:

— Жаклин, — прошептал он. — Что ты со мной делаешь? Это уже не игра. У тебя ведь муж…

— Муж, — повторила графиня. Глаза ее сузились, а в интонациях голоса почувствовался такой яд, что Гренгуару стало не по себе. — Мужа мы пока оставим в Париже

— Но ведь это… неправильно…

— А разве ты всегда поступаешь правильно? — она приблизила свое лицо почти вплотную к его.

— Нет, но… я не могу… — он все еще пытался сопротивляться нежному натиску.

— Не оставляй меня одну, пожалуйста, — простынь сползла еще ниже, открывая крутой изгиб бедра, точеную ножку…

«Нельзя, — молотком стучало в мозгу, — ты дурак. Завтра ты обо всем пожалеешь и изведешь себя». Но это будет завтра. Он так долго был один. Он устал быть один. И кто знает, сколько это продлится еще? А сейчас с ним рядом женщина. Такая прекрасная, желанная, такая теплая и податливая в его руках…

Разум замолчал. Исчез. Осталась только жаркая тьма. И бездна, в которую они летели вдвоем, сплетясь в упоительном восторге, наслаждаясь друг другом с какой-то жадной ненасытностью. Тьма поглотила их без остатка и ночь показалась одним мигом.

А утром наступило прозрение. Пьеру казалось, что он внезапно вынырнул из темной морской пучины на поверхность, и теперь с трудом переводя дыхание и унимая сердцебиение, оглядывается вокруг. С ужасающей ясностью Гренгуар осознал, что предал свою любовь. Не выдержал разлуки, поддался чарам прекрасной незнакомки. Снова не выдержал.

Все это время Пьер, конечно, не жил беспорочной жизнью монаха. Он был мужчина и, нужно признать, очень страстный мужчина. Плоть требовала своего. И у него случались время от времени необременительные, краткосрочные романы, которые не оставляли следа в душе, не задевали сердца. Но этой ночью все было не так. Совсем не так. Что-то другое ворвалось в его жизнь.

Пьер потер виски. Перед его мысленным взором мелькнула Мари. Она не осуждала его, о нет. Никогда бы он не услышал от нее ни слова упрека. Но в огромных ее глазах была такая глубокая печаль, что это просто выворачивало наизнанку душу Пьера. Он раздваивался, разламывался напополам. Мучительно хотелось выйти на палубу, глотнуть свежего воздуха, прочистить сердце и мозг. Море всегда помогало ему. И Гренгуар принялся быстро одеваться, стараясь движениями разогнать ночное наваждение. Однако когда Пьер уже натягивал сапоги, то вдруг почувствовал, как вокруг его шеи обвились маленькие ручки, и теплая ладошка, проникнув в вырез льняной камизы, заскользила по его торсу, опускаясь все ниже и ниже. Пьер прервал эту нежную атаку, крепко сжав «захватчицу» своей рукой:

— Жаклин, — в его голосе одновременно зазвучали оттенки печали и нежности. — Прости, но я… не могу. Не могу любить тебя.

— Я знаю, — грустно произнесла графиня. — Ее зовут Мари. — И улыбнулась, увидев изумление в его глазах. — Ночью ты назвал меня Мари.

Гренгуар смущенно отвернулся и забормотал какие-то извинения.

— Дурачок, — тихо засмеялась Жаклин. — Ты не должен оправдываться. Я ведь не твоя жена.

— Ты удивительная, — Пьер нежно поправил непокорный золотой завиток. — И наша ночь была волшебной. Но только… ты взяла лишь мое тело. Дать тебе что-то большее я не в состоянии.

— Ничего больше я и не прошу, — графиня прижалась лбом к его плечу. — Я давно смирилась с тем, что вызываю в мужчинах лишь телесную страсть. Большего мне не дано.

— Зачем ты так? — Пьер взял ее лицо в ладони. — Я наоборот, хотел сказать, что ты из тех женщин, которым нельзя отдавать себя наполовину. Лишь целиком, всю душу, все помыслы. Лгать невозможно.

— Как тонко, — в ее глазах сверкнули слезы. — Не по-мужски. Но ты ведь поэт. Потому и чувствуешь нас, женщин.

— Иными словами, я не мужчина?