— Нужно уметь ко всему приспособиться! Не хочу, чтобы ты учудила что-нибудь, когда дело близится к завершению.
— Если ты здесь останешься, я могу учудить, будь покоен…
Она встала ценой мучительных усилий.
— Запросто может так статься, что ты и вовсе не проснешься, комиссар…
— Вы угрожаете мне, мадемуазель де Гревиль?
Казалось, его все это забавляло. Но Марианна догадывалась, что каждое ее слово вонзалось, словно кинжал.
— Убирайся, и чтобы ноги твоей здесь больше не было, — прошептала она.
— Не ты, Марианна, мне отдаешь приказы.
Она укрылась в ванной. Фрэнк терпеливо ждал. Но не слышал, чтобы шумела вода в душе или в раковине. Через двадцать минут вошел. Марианна развалилась на табурете.
— Ты собираешься сидеть здесь всю ночь? Боишься ты меня, что ли!
— Тебя? Придумаешь тоже!
— Тогда иди ложись…
— Лучше я буду спать в сортире. Что угодно, лишь бы твоей рожи не видеть!
— Слушай, малышка, тебе выбирать…
Опять
— Либо я остаюсь, либо пристегиваю тебя к кровати. Тебе решать, что лучше…
— Ты в самом деле подонок!
— А ты — капризная девчонка.
Она вернулась в комнату, села на стул, закурила. Ненависть так и бурлила в крови. Он устроился в кресле, с выводящим из терпения спокойствием ожидая продолжения. Его присутствие было худшей из пыток.
Марианна что угодно бы отдала, лишь бы он ушел.
— Ты в самом деле решил достать меня окончательно? Это тебя забавляет?
— Выслушивать оскорбления каждые тридцать секунд? Честно говоря, не слишком! Но если тебе от этого легче… Давай, не стесняйся.
Она залезла под простыни, повернулась к нему спиной:
— Пристегивай меня и убирайся.
Стало быть, наручники она предпочитает его присутствию.
— Я как-то не подумал прихватить браслеты… Считал, что они больше не нужны.
Марианна приподнялась, повернулась к нему. Гримаса боли исказила ее черты.
— Выйди из моей комнаты…
— Это не ТВОЯ комната, Марианна. И не ТВОЙ дом. И я не ТВОЙ раб. Тебе здесь ничего не принадлежит. Ни здесь, ни где-то еще.
В ее глазах заплясали тени. Еще более черные, чем сами глаза. Фрэнк нарочито улыбнулся ей. Пусть думает, что он не страдает, что ему все равно. Пусть выплеснет наконец свой гнев. Это рискованно, ему ли не знать. Но она так слаба, что бояться особо нечего, разве только ее гнева. Гнева, который он пытался в ней разбудить. Чтобы она взорвалась, излила свои чувства. Освободилась.
Что за паскудная игра!..
Она снова легла, по-прежнему спиной к нему. По-видимому, прекратила борьбу. Значит, опять провал. Фрэнк оставил гореть настольную лампу, смотрел на ее плечи и затылок. На то, как нога под простыней дергается, отбивая такт.
— Спокойной ночи, Марианна.
— Заткнись!
— Как мило!
Она быстро заснула. Он мог уйти. Но не захотел. Не захотел снова очутиться у себя, в одиночестве.
Он слышал, как Филипп и Лоран идут спать. Битых два часа таращился на спину Марианны. Та не шевелилась; похоже, заснула крепко. И ему в конце концов удалось обмануть врага. Он с радостью погрузился в глубокие воды благодатного сна.
Марианна с широко открытыми глазами вслушивалась в его ровное дыхание.
Наконец-то уснул.
Она неслышно повернулась, стиснув зубы, чтобы не застонать. Фрэнк скукожился в кресле, обдирая себе бока и затылок.
Этим вечером монстр проснулся. Завладел ею. Они с Марианной ждали больше двух часов. Два часа подряд его ненавидели. Без всякой весомой причины. Но никакой причины и не требуется. Невыносимое страдание испепеляло ее, слои горя, ненависти, боли, вины накладывались один на другой. Все это весило тонны. Нужно было это на ком-то выместить.
Убить его и уйти, подальше отсюда. Но не в Венесуэлу. Не в чертову страну, которую Марианна даже не сможет отыскать на карте. Уйти, куда душа пожелает. Обойдется без денег, без документов. Обойдется, как-нибудь выкрутится. Или умрет. Как Даниэль. Это уже не важно.
По правде говоря, смерть — это и есть единственный выход.
Через две минуты она стояла перед креслом. Со столовым ножом в левой руке. Тем самым, который лежал на подносе, возле ее тарелки.
Как неосмотрительно, месье комиссар!
Контуры были нечеткие. Все расплывалось. Сплошной туман в голове.
Но в здоровой руке — оружие. Перед Марианной — добыча.
В которую она вглядывалась со странным трепетом в сердце, странной истомой внутри. То и другое предвещает убийство, предшествует ему. Заставить его заплатить. Увидеть, как он страдает, бьется в агонии. Убить. Заставить умереть, как всех прочих.
Монстр был готов, Марианна колебалась.
Она никогда не убивала спящего.
— Проснись, Фрэнк.
Изумруды раскрылись в темноте. Фрэнк уловил блеск металла. Это вырвало его из сна.
— Не хотела убивать тебя, пока ты спал.
Почувствовав на горле стальное лезвие, Фрэнк окаменел в кресле.
— Марианна, одумайся, прошу тебя…
Лезвие вонзилось глубже, он на десятую долю секунды закрыл глаза. Потом взгляд ожесточился.
— Чего ты ждешь? Давай, убей меня! Значит, все, что ты сделала, было напрасно. Ты уже не сможешь покинуть страну… Тебя арестуют или уложат на месте.
— Заткнись!