Искупление (ЛП)

Моя голова слегка наклоняется набок, пока я наблюдаю за ней. — Что ты имеешь в виду? — Вопрос срывается с моих губ прежде, чем я успеваю его остановить, но когда ни один из моих братьев не вмешивается, я знаю, что они так же сбиты с толку, как и я.

— Я имею в виду, что ты в кровавой бане, твой брат истекает кровью на полу в окружении огнестрельного оружия, вокруг тебя продолжают падать люди, но ты, к счастью, невредим. Что ты сделаешь?

— Вытащу своего брата оттуда. — Ответ срывается с моих губ, мой фильтр не работает, когда я выпаливаю правду. Ее губы сжимаются в тонкую линию, когда она слегка кивает, снова кладя руки на колени.

— Я участвовала в играх, которые прервал мой отец. Всю в крови и окруженную врагами, которых он же и заставил меня нажить. И все же, когда все вышло из под контроля, и он сбежал, ты думаешь, он позаботился о том, чтобы взять меня с собой? — Ее тон — достаточный ответ. Это было бы твердым "нет", и это заставляет мое сердце болеть за нее.

Никто не просит, чтобы тебя привели в этот безумный мир, который мы называем жизнью, но чтобы рядом не было даже твоей семьи, которая поддержала бы и защитила тебя? Черт, я даже представить себе не могу, каково это, и это только злит меня еще больше, потому что я не должен испытывать к ней сострадания. Вовсе нет.

Маттео откашливается, поправляя галстук, пытаясь скрыть тот факт, что ее слова подействовали на него так же, как и на меня, и, судя по тому, как Энцо ерзает на стуле, я бы сказал, что он чувствует то же самое.

— Сейчас все это не имеет значения, — ворчит Маттео, когда я слышу, как Нонна усмехается со своего места, где она стоит, скрестив руки на груди и пристально наблюдая за нами.

— Вы, ребята, были теми, кто поднял тему игр. Я просто хотела проверить это на практике. — Фальшивая улыбка Рен становится шире, когда она смотрит на Маттео сверху вниз.

Боже, я ненавижу то, какая она охуенно фантастическая со своим нахальством и отношением, и то, как она себя ведет, говорит мне, что она тоже не такая уж болтушка. Мы должны помнить, что она обучалась в Академии Физерстоуна, и, судя по тому, как об этом говорил Тотем, на это определенно стоит обратить внимание.

— Тотем обещал нам…

— Ради всего святого. Меня не волнует, что мой отец обещал вам. Вы были дураками, думая, что он выполнит все то дерьмо, о котором вы договорились, и вы еще более глупы, думая, что все равно получите это. — Челюсть Рен напрягается, когда она встает, ее стул скрипит по полу позади нее, когда она кладет ладони на стол.

Я не могу решить, злится она или расстроена, но в любом случае, румянец на ее щеках нельзя отрицать. Я уверен, что любой другой, стоящий перед ней, услышав ее тон и ядовитость, пропитывающую каждое слово, утонул бы на месте, но только не Маттео. Он такой же садист, как и она, когда дело доходит до этой гребаной игры во власть.

Маттео тоже медленно поднимается со своего места, повторяя ее позу вплоть до того, что кладет руки на стол на той же ширине друг от друга.

— Он обещал мне наследника от своей дочери, — выплевывает он низким убийственным голосом, пытаясь сдержать свой гнев. — Он был большим любителем продавать женщин, включая тебя, кажется.

Его слова — ложь. Толчок в ее сторону. Мы бы никогда ничего не сделали в обмен на женщину. Никогда. Торговля людьми — вот где мы подводим черту. Мы не ангелы. Черт возьми, мы знаем, в какую загробную жизнь направляемся, но мы уйдем, прекрасно зная, что остались верны этому правилу.

Я ожидаю, что Рен разинет рот от ужаса, рявкнет в ответ в гневе или, может быть, даже разрыдается, как убитая горем девушка, но она ничего этого не делает. Вместо этого она делает то, что продолжает делать. Застав меня врасплох.

С ее губ срывается усмешка, за ней следует еще одна и еще, когда она встает из-за стола, недоверчиво качая головой в ответ на слова Маттео, прежде чем это внезапно перерастает во взрыв смеха. Теперь моя очередь смотреть на нее, пока она смеется, от души, проводит руками по щекам, чтобы смахнуть выступившие слезы, прежде чем посмотреть Маттео прямо в глаза. Весь ее юмор исчез, и на его месте стоит хладнокровная женщина.

— Он разыграл тебя, Маттео. Что ж, он разыграл тебя, или ты откровенно лжешь мне, потому что мой ублюдочный отец не хотел, чтобы я отвлекалась. Ни в коем случае, ни в какой форме, и это включало в себя перевязку им моих труб, когда мне было пятнадцать лет. — Ее слова ударили меня прямо в лицо, когда я увидел правду, сияющую в ее глазах, у меня отвисла челюсть.

Нас окутывает тишина. Но даже если Рен довольна тем фактом, что лишила нас дара речи, это не отражается в фальшивой улыбке, приклеенной к ее лицу. Нет. Это так же фальшиво, как и то, что ее зовут Ава.

Она несколько раз сжимает и разжимает руки по швам, прежде чем расправить плечи и отвернуться от нас. — Извини, Нонна, я прямо сейчас откажусь от еды, — заявляет она, прежде чем повернуться к двери, не дожидаясь ответа от женщины, которая кивает с хмурым выражением лица.

Она злится не на Рен, я это чувствую. Она злится на слова, которые только что сорвались с ее губ.