Искупление вины

— Мне было очень трудно. Я даже думала, что не сумею перенести разлуку. Но потом поняла, что год — это не так страшно, я выдержу. А ты тем более… Ведь ты такой сильный!

— Да. Год — это совсем немного. Мы справимся, — как-то жалко улыбнулся Михаил.

— Я буду писать тебе каждый день, еще надоем своими письмами.

— Ты мне никогда не надоешь, тем более письмами.

Тоня уехала. Первые полгода письма действительно приходили едва ли не каждый день, в них она в мельчайших подробностях оповещала его едва ли не о каждом прожитом мгновении. Михаил буквально жил ее делами и заботами. Иногда она высылала ему свои фотографии, с которых на него теперь смотрела повзрослевшая, чуточку незнакомая девушка, знающая себе цену и прекрасно осознававшая свою власть над парнями. Но ее письма по-прежнему оставались наполненными нежностью.

Так прошел год. За ним потянулся еще один. В одном из писем, столь же обстоятельных, она написала о том, что поступает в Ленинградский пединститут, а сам Михаил, не пожелавший уезжать из Вологды, устроился резчиком по дереву, к чему у него был настоящий талант. Умело используя наработанное мастерство, он вырезал «берегинь» для своих друзей и знакомых.

Осенью Михаила забрали в армию, а еще через полгода он получил коротенькое послание: «Прости! Теперь у меня другой. Выхожу замуж. Больше не пиши мне, я могу не выдержать».

Свалившееся горе буквально расплющило Михаила. Целый день он ходил как отрешенный, и приятели, не ведавшие о кратеньком сообщении, лишь втихую подсмеивались над его меланхолией. А ночью, оставшись наедине со своими мыслями, он закрылся в туалете и до самого дна выплакал свое горе. Стало немного легче. Вот только он не знал, надолго ли. А на следующий день он получил поощрение от командования — лучше всех отстрелялся на полигоне из карабина. Вот только никому было невдомек, что на мишени он представлял своего соперника.

От Геннадия, писавшего ему раз в два месяца, Михаил узнал, что теперь у Антонины другая фамилия — Тарасюк, она вышла замуж за его заклятого врага Сидорку Пятака. Вместе им было тесно в одном городе, возможно, поэтому они неистово разбивали кулаки о лица друг друга. Как оказалось, Тоня переписывалась и с Тарасюком, и это маленькое предательство ранило его еще больнее.

Михаил продолжал служить дальше, Антонину старался не вспоминать. Иногда это у него получалось. В какой-то степени он даже напоминал себя прежнего: бесшабашно-веселого, отзывчивого на добрую шутку и ценящего крепкое словцо.

За три месяца до окончания службы Аверьянов получил от Геныча письмо, в котором тот обмолвился о том, что в город вернулась Антонина. А в конце, не то с досады, не то от восхищения, добавил: «Все такая же, как и была. Эту чертовку ничего не берет!» И оказалось, что никуда ничего не подевалось, все осталось при нем. Тут же вернулись прежние воспоминания, как они, взявшись за руки, прогуливались в городском парке, как ждал ее в сквере, где обычно назначал Тоне свидание, припомнился даже вкус их первого поцелуя…

На следующий день Михаил вдруг получил от Антонины письмо.

Целый день он носил его в наружном кармане гимнастерки, не решаясь распечатать: как-то уже все наладилось, и что-либо менять в своей жизни Михаил был не готов. Наконец не выдержал и, вытащив его из кармана, порвал на мелкие кусочки.

В душу вдруг вернулся покой, будто и не было никогда в его жизни Тони.

А через три месяца Аверьянов демобилизовался. Поначалу были планы поехать куда-нибудь за Урал, поработать в геологических экспедициях и вообще посмотреть страну. Но чем ближе подходил срок демобилизации, тем сильнее тянуло в Вологду. Врал себе, что дело в родителях, которые наверняка нуждаются в его помощи. В действительности же причина была иной — нестерпимо хотелось увидеть Антонину. Пусть это будет всего лишь однажды, мельком, но они обязательно должны встретиться.

Вологда мало изменилась. Все такая же тихая и провинциальная, неприметная, неторопливая. Девчонок тоже много — голосистые и звонкие. Все так же тихо протекает Сухона, заросшая по берегам густыми сочными травами. Вот только родители от долгого ожидания как-то заметно сдали: отец ссутулился, поменяв стремительную походку на неторопливую ходьбу немолодого человека, а мать как-то высохла, худые щеки глубоко запали в полость рта, выдавая потерянные зубы. От прежней красоты, которой она славилась в молодые годы, не осталось и следа, о ней напоминали только фотографии молодой девушки, весело посматривающей со стены его комнаты.

Было, о чем погрустить.

Ближе к вечеру Михаил встретился с Геной, который искренне обрадовался возвращению приятеля со срочной службы.

— Как я рад! — не переставал повторять он, похлопывая его по плечам. — Уж и не надеялся с тобой встретиться, думал, что ты куда-нибудь на заработки подашься.

— Была такая мысль, — признался Михаил.

— О Тоньке не хочешь узнать?

— Не хочу, — ответил Аверьянов и невольно удивился тому, как фальшиво прозвучал голос. Кого же он хотел обмануть?