Искупление вины

Из самого центра зала, покинув шумную компанию военных летчиков, поднялся старший лейтенант с орденом Боевого Красного Знамени на новенькой гимнастерке и, широко улыбаясь, направился к столику, за которым сидела Антонина. Остановившись перед ней, галантно наклонил голову и произнес:

— Позвольте пригласить вас на танец.

Духовой оркестр, подыгрывая подошедшему летчику, заиграл бемоль, усилив на полтона звучание. Получилось очень торжественно. Для красивого финала Антонине оставалось только протянуть вперед длинные пальчики, которые тотчас утонут в широкой ладони старшего лейтенанта. Однако она крепко, по-мужски затушила окурок о дно стеклянной пепельницы и подняла глаза на жизнерадостного офицера. После чего громко, видно, для того, чтобы услышал весь зал, напряженно замерший в ожидании, произнесла:

— Я не танцую.

Отказ услышали даже оркестранты, и труба, сбиваясь с ритма, уныло застонала, усиливая фиаско. Летчик держался молодцом. Не убирая с лица располагающей улыбки, он в сожалении развел руками и под звуки вальса «На сопках Маньчжурии» потопал к своему столику, где его уже поджидали хохочущие сослуживцы.

— Ай, да Тонька! — восхищенно воскликнул Гена. — Герою войны отказала. На войне не сбили, а тут она его просто наповал сразила…

Не дослушав его, Михаил вдруг резко поднялся с места.

— Ты куда? — удивленно посмотрел на приятеля Геннадий.

— Здесь недалеко, — бросил через плечо Аверьянов.

— А ты отчаянный, — покачал головой Геныч.

Аккуратно огибая столики, Михаил подошел к Антонине и произнес:

— Потанцуем?

Девушка покорно поднялась и положила невесомые руки на его плечи. Музыканты, поддавшись настроению, вдруг заиграли туш, а в дальнем конце зала кто-то отчаянно захлопал в ладоши.

— Это твой летчик хлопает? — спросил Михаил, посмотрев на Антонину.

— Почему мой? Я его впервые вижу.

— Это просто такая шутка. Кажется, твой несостоявшейся ухажер слегка расстроился.

— Ничего страшного, ничто так не закаляет мужской характер, как отказ женщины.

— Думаешь, он переживет? Я бы на его месте не пережил.

— Вот как? И что бы ты сделал?

— Упал бы у твоих ног с разбитым сердцем.

— Тебе это не грозит. Я бы тебе не отказала. Ждала, когда ты подойдешь.

— Мне кажется, ты меня не дождалась.

— За то время, что мы не виделись, многое произошло. Только потом я поняла, что всю жизнь ждала такого парня, как ты.

— Жаль, что не дождалась.

Антонина уверенно выдержала его взгляд. В эту минуту Михаил осознал, что перед ним совершенно другая девушка, которую он совершенно не знал. От прежней Тони остались лишь ямочки на щеках.

— Мы можем исправить нашу ошибку.

— С моей стороны ошибки не было.

— Согласна, не было. Я сама во всем виновата.

— Хорошо. Когда?

— Если хочешь, сегодня вечером… Есть одно место, где нас никто не увидит.

— Нам надо от кого-то скрываться?

— Ты должен меня понять, не все так просто.

— Тогда пойдем.

— Сейчас?

— Да.

— Ты надолго? — спросил Геннадий, когда Михаил с Антониной проходили мимо столика.

— Меня не жди. — Аверьянов достал деньги и положил их на стол: — Расплатись.

Вышли из ресторана. Было темно. Где-то в сквере под фонарем стрекотал сверчок.

— Нам далеко идти? — спросил Михаил и к своему неудовольствию почувствовал, как его голос заметно подсел. Вечерний сумрак добавил Антонине таинственности, плотно окутав ее фигуру.

— Мы уже почти пришли, — негромко произнесла она. — Вот в этот подъезд. Осторожнее… Там темно. Почему-то здесь все время выворачивают лампочки…

По скрипучим деревянным лестницам поднялись на третий этаж. На площадке четыре двери, обитые черной затертой материей.

— Куда дальше?

— Мы уже пришли. Нам сюда, — показала Антонина на дверь справа и, открыв сумочку, стала рыться в ней в поисках ключей. — Куда же они подевались? Ага, нашла.

— Чья эта квартира?

— Моей бабушки. — Она вставила ключ в замочную скважину и, дважды повернув, распахнула дверь. — Проходи, только поаккуратнее, бабушка крепко спит, но мало ли чего…

— Не переживай.

На цыпочках прошли в комнату, где за шифоньером, служившим одновременно перегородкой, раздавалось негромкое сопение.

— Я сейчас зажгу свет, — прошептала Тоня, подходя к столу, где стояла керосиновая лампа. — Она все равно не проснется.

— Ты думаешь, это нужно? Я тебя отыщу в любой темноте.

— А я хочу видеть твои глаза.

Вспыхнул фитиль керосиновой лампы, и дребезжащий свет мягко распространился по всей комнате.

— Иди сюда, — потянула Антонина за руку слегка замешкавшегося Михаила. — Садись, — показала она на край кровати.

Тоня была рядом, уже всецело принадлежала ему. Оставалось только протянуть руку и забрать ее целиком. Вот только предстоящая близость отчего-то совсем не радовала, внутри что-то угасло, а то немногое, что еще теплилось, могло погаснуть от малейшего дуновения. Оставшись с Антониной наедине, Михаил неожиданно осознал, что прежнему пожару не полыхать. Все перегорело, поблескивали только коптящие головешки, отравляющие существование. Она медленно поднялась и уверенными движениями начала снимать с себя длинное платье. Вдруг руки ее замерли в воздухе.