Во время демонстрации 7 Ноября 1990 года на Красной площади прозвучало два выстрела. Вот что стало известно об этом инциденте из советских средств массовой информации. Стрелял некто Александр Шмо-нов. Ему тридцать восемь лет. Его отец – полковник милиции. Родился и вырос Шмонов в городе Колпино под Ленинградом. Женат, имеет двухлетнего ребенка. Работал простым рабочим. Жил с семьей в крошечной комнатушке в общежитии. По рассказам знакомых, Шмонов – человек, по крайней мере, необычный, не от мира сего. Был озабочен положением народа. С началом перестройки включился в политическую деятельность. Участвовал в различных политических группах и движениях. Хотел, чтобы его выбрали в депутаты. Окружающие относились к нему с иронией, Хотел немедленных перемен в стране к лучшему. Винил во всех бедах коммунизм, КПСС, а Горбачева считал главным врагом народа. К покушению готовился два года. Купил дорогое ружье. Тренировался в стрельбе. Отрезал приклад, чтобы ружье можно было спрятать в одежде. Пришил к пиджаку специальный карман для него. Тренировался быстро вытаскивать его для стрельбы. Стрелять собирался в стоявшего на Мавзолее Горбачева. Об этом он написал в записке, приготовленной на случай его гибели при покушении. Эту записку потом нашли при обыске в его кармане. Демонстранты, милиция и сотрудники КГБ помешали ему вести прицельную стрельбу.
В комментариях по поводу покушения мелькнул намек на то, что оно явилось проявлением разочарований в перестройке, которые для многих перешли в состояние безысходности. Так что и это покушение имеет социально-политический характер, кем бы ни был покушавшийся лично и как бы ни было организовано и проведено покушение технически.
Трудно сказать, принимали в деле Шмонова участие органы государственной безопасности и люди Горбачева или нет. Не исключено, что в перестроечной смуте его могли проглядеть. Однако исключать такое участие было бы ошибочно. Согласно сообщениям следственных органов, поведение Шмонова многим из его окружения казалось странным и подозрительным. Он сочинял и распространял антигорбачевские и антикоммунистические листовки, а также письма с угрозами в адрес руководителей. Хотя он делал это тайно (маскировался), вряд ли это могло ускользнуть от внимания окружающих. Следователь КГБ жаловался, что люди замечали странности поведения Шмонова и слышали от него угрозы в адрес верхов, но не донесли об этом в КГБ или милицию; я сомневаюсь в том, чтобы советские люди, десятилетиями приучавшиеся к доносительству, вдруг отказались от этой привычки, и чтобы не нашлось ни одного доносчика на Шмонова.
Двусмысленно выглядит и ситуация на Красной площади в момент покушения. Рабочий из-под Ленинграда приезжает в Москву. На это нужны деньги. Он оказался в пятидесяти метрах от Мавзолея. Площадь буквально кишела агентами КГБ и сотрудниками милиции. Тем не менее Шмонову удалось сделать два выстрела. Но что за выстрелы?! Совершенно безопасные как для того, кому они по идее предназначались, так и для окружающих. Около Шмонова оказались отважный демонстрант и сотрудники КГБ, помешавшие ему вести прицельную стрельбу и заставившие его выстрелить в воздух. И кто теперь может доказать, что выстрелы были не холостыми патронами?!
Невольно возникает вопрос: а не есть ли это всего лишь инсценировка покушения в чьих-то интересах, сделанная по той же схеме, что и покушение Ильина на Брежнева? Все мыслимые варианты слухов на этот счет циркулировали в стране: будто консерваторы хотели убрать Горбачева, будто горбачевцы хотели тем самым повысить престиж Горбачева, будто КГБ хотело создать предлог для усиления борьбы с преступностью и распущенностью и т.п.
Но мало кто воспринял это покушение как нечто подлинное и серьезное. Подобно тому, как горбачевские реформы воспринимались лишь как имитация демократии, рыночной экономики, свободы, президентской системы власти и т.д., случай на Красной площади 7 Ноября 1990 года воспринимался не как покушение в строгом смысле слова, а лишь как имитация покушения. На сцене театра стреляют, но не убивают.
Прощание с терроризмом
Первая мысль Чернова, когда он узнал о попытке Шмонова, была: его опередили! Он пожалел о том, что Шмонов не сумел выстрелить в Горбачева. Но тут же у него возникло сомнение: а почему не сумел? Случайно ли это? Случайно ли Ильину не удалось выстрелить в Брежнева? И почему пресса уделила так мало внимания этому покушению? И какое разочарование перестройкой выразил Шмонов – со стороны радикалов (он принадлежал к ним), обвинявших Горбачева в повороте к прошлому, или со стороны жертв перестройки? Напрашивалась невольно мысль: если бы он, Чернов, попытался бы совершить покушение, оно тоже наверняка не удалось бы, и никакой мировой сенсации из его попытки не сделали бы. Значит, надо вообще расстаться с идеей покушения как с бессмысленной?