Искушение

Несколько человек, кажется, хотят что-то сказать Грейс, но учитель издает негромкий предостерегающий рык, и все остаются на своих местах. Я рад тому, что все опасаются этого малого, чьи укусы, должно быть, так же грозны, как и его рык, потому что Грейс напрягается и паникует все сильнее, и сейчас ей совсем ни к чему лишние внимание и болтовня.

Тем более что никакие мои усилия, похоже, не могут успокоить ее.

Это у нее не в первый раз. Когда мы с ней были вместе заключены в камне, это случалось несколько раз. Поначалу она справлялась с этим в одиночку, но со временем, научившись доверять мне, начала позволять помогать ей.

Нет, речь шла не о моей магической силе, поскольку моя сила не действует на нее, а о моем обществе. Я помогал ей голосом. Прикосновением или, во всяком случае, его близким подобием. Я так привык обращаться к ней – и привык к тому, что она обращается ко мне, – что не иметь такой возможности теперь, когда она сама не своя, мне просто невыносимо.

– Держитесь, Грейс. Мы уже почти пришли, – говорит учитель.

– Почти пришли куда? – спрашивает она, и голос ее звучит сипло.

– В кабинет вашего дяди, куда же еще? Он давно вас ждет.

Ее мысли несутся вскачь, она пытается понять, в чем дело. Я беспокоюсь о том, что же она сделает, когда выяснит, что к чему? И о том, что правда еще крепче привяжет ее к реальному миру, а от этого мне станет труднее достучаться до нее. Поверить не могу, что все наши тщательно продуманные планы пошли прахом – что дело обернулось вот так.

Мы сворачиваем в узкий коридор, и Грейс сует руку в карман за телефоном. И думает только об одном – о Джексоне.

О Джексоне, а не обо мне.

Ничего не понимаю.

Я знаю, что узы сопряжения считаются неразрывными, но узы, связывавшие ее с Джексоном, превратились в ничто в самый первый месяц нашего совместного заточения. До того как мы научились выносить друг друга. И задолго до того, как мы начали испытывать друг к другу чувства. С тех пор я заглядывал туда по меньшей мере раз в неделю и не видел ничего.

Мы оба решили, что это, должно быть, произошло потому, что мы оказались заточены вместе навсегда. Узы сопряжения распадаются, когда люди умирают. А разве то, что случилось с нами, не было похоже на смерть?

Однако, обнаружив, что есть способ вернуться, мы оба поняли, что должны воспользоваться им. Мы обязаны Джексону хотя бы этим.

Теперь же, когда она вернулась в Кэтмир и мы больше не заперты в каком-то другом измерении, узы их сопряжения нельзя не заметить. Они здесь, на самом видном месте, и действуют так, словно были здесь всегда.

Воспоминания о нем – о них двоих вместе – предстают передо мной. Улыбки. Прикосновения. Поцелуи. Она погружается в одно из этих воспоминаний, и это разрывает мне душу, заставляет меня чувствовать себя никчемным.

Меня захлестывает гнев, и я ожидал его, ожидал этой ярости, вызванной тем, что девушка, которую я люблю – девушка, которая поведала мне почти все свои сокровенные секреты и мысли, которая знает почти все мои сокровенные секреты и мысли, – стоит передо мной и грезит о другом. И не просто о другом парне, а о Джексоне.

Я ожидал гнева, но не ожидал боли, которая сопровождает этот гнев. Она обрушивается на меня, как цунами, душит меня, раздирает то, что осталось от моей души, на такие мелкие клочки, что я не могу себе представить, как сумею собрать их воедино.

Будь у меня тело, я бы рухнул на колени. Но в нынешнем моем положении мне остается только одно: чувствовать – нет, не чувствовать, а терпеть, – ее любовь к Джексону и радость оттого, что она увидит его вновь.

Но Грейс испытывает не только радость. К радости примешиваются смятение, тревога и даже некоторая злость, когда она наконец задает тот самый вопрос, которого я ожидал и в то же время боялся:

– Какого черта тут происходит?

Учитель отвечает:

– Полагаю, Фостер надеялся, что это ему расскажете вы.

Это не тот ответ, которого она ожидала, и ее тревога превращается в панику. Это невыносимо. Как бы я ни был зол, как бы мне ни было больно, – я не могу вынести мысли о том, что она тоже испытывает боль. А потому я тянусь к ней, воспользовавшись путем, ведущим в самый центр ее разума и ее души, и отдаю ей все, что еще осталось во мне самом.

Это немного и не идет ни в какое сравнение с тем, что я хотел бы ей дать, но я чувствую, что это успокаивает ее.

Помощница Фостера, сидящая за своим рабочим столом, говорит:

– Я сейчас. Мне нужно только…

Оторвав глаза от экрана своего компьютера, эта женщина смотрит на Грейс поверх полукруглых фиолетовых очков и замолкает на середине фразы, осознав, кто стоит перед ней. Она тут же вскакивает со стула и начинает звать Фостера так истошно, будто она узрела целый сонм привидений.

– Финн, скорее сюда! – Пожилая помощница Фостера выбегает из-за своего стола и обнимает Грейс – как бы мне хотелось, чтобы на ее месте был я. – Грейс, как я рада тебя видеть! Как чудесно, что ты здесь!