Искушение

По ходу действия происходило вот что. Девушку-простушку, которую играла Кузина, преследовали два мужика. Цель у них была одна, каждый старался затащить ее к себе в берлогу, но средства они использовали разные. Один, демонического вида, действовал интеллектом, сулил Кузиной светлые перспективы в смысле жизненного устройства, обещал прославиться на ниве науки и достичь высших степеней материального благополучия; другой, живоглот в ухарской кепчонке, ничего хорошего ей в будущем не сулил, зато рубил в глаза правду-матку, говорил ей, что она дура, и жизни не знает, а он, дескать, от корня и при ее добром согласии покажет ей такие штуки и чудеса, что она сразу очутится будто в первобытном раю и там познает, что почем стоит и за какие деньги продается. Все было, надо признаться, очень разудало и смешно, потому что герои пересыпали свои роли несусветной клоунадой, невпопад цитировали то Пушкина, то Гегеля, шустрый юнец наяривал на пианино, действие перемежалось балетными номерами, которые с азартом, неистово исполняли две девушки и два парня в тренировочных костюмах, и посреди всей этой свистопляски Галя Кузина, не сбиваясь, вела партию одинокой нежности и действительно была трогательна в своей ласковой покорности и готовности бежать туда, куда поманят; рот ее был полуоткрыт от возбуждения, стройное тело трепетало, она напоминала диковинный цветок, который пока еще не сорвали, но сорвут с минуты на минуту.

Старичок, сосед Боровкова, хохотал как помешанный, переколол все орехи, которые у него были во рту, и вдобавок поперхнулся скорлупой, издав зловещий звук: «У-у-у-у-гы!» Сергей решил, что старичок отдал богу душу, но тот быстро оклемался, спросил, ликуя:

— Ну, как, нравится, парень?

— Нравится. Шуму много.

— Это я им насочинял. От строчки до точки. Без меня им бы двух слов не связать. Попугаи! Ко мне обратились, я помог. Дальше не гляди, скука! Меня как раз изолировали на предмет обследования психики, потому конец они сами изобрели.

И верно, ближе к финалу представление пошло на спад. Все три героя по очереди прочитали маловразумительные монологи, хором, в сопровождении танцоров, спели прощальные куплеты. Так и осталось неясным, кому отдала предпочтение красавица, а это, конечно, было самым важным.

— Вы говорите, это ваше сочинение? — обратился Боровков к соседу. — А я слышал, что это режиссера детище.

— От кого слышал? — Старец, горько обидясь, близко над ним надвинулся, от его бороды пахло дегтярным мылом.

— От Кузиной.

— Вона что! — с облегчением откинулся на стуле. — Галки, сынок, еще в проекте не было, когда я этот театр затеял. А она, понятно, во всем доверяется своему фарисею, Петьке Данилову. Режиссер! Такими режиссерами при царе-батюшке мосты гатили. Укладывали их заместо бревен. Понял?

— Да я-то ей сразу не поверил, Галке-то. Она ведь сестра моя родная.

— Обличьем вы схожи, — согласился дедок. — Из цыган, видать, оба?

— Не, я — удмурт. Это она цыганка.

— Сам-то не хочешь в театре силы попробовать? — спросил дедок, довольный приятным знакомством и уважительным разговором.

— Меня, наверное, не пустят.

Старик резво вскочил на ноги и пошел на сцену, где режиссер, взмокший, взвинченный, делал какие-то важные замечания. Галя помахала Сергею ручкой. Выражение лица ее было блаженным. Старик ухватил режиссера сзади за ворот и гаркнул ему прямо в ухо.

— Петька! Дьявол собачий! Вон я тебе нового Гамлета привел. Спробуй его немедля для нашего общего дела.

Режиссер не без труда высвободился из цепкой хватки старика, раздраженно сказал:

— Я вас, дедушка, сто раз предупреждал. Будете хулиганить, на занятия не пущу.

— Ах ты перевертыш! — загремел дедок в полную силу, распушив картинно бороду. — А ты на чьей пианине играешь? А тебе кто ключ от помещения добыл?! Пущать не будешь? А ну принимай в театр моего ученика. Или же я за себя не ответчик!

Эта интермедия смотрелась как продолжение спектакля. Многие смеялись. Режиссер обреченно ссутулился. Но тут Галина Кузина шепнула ему что-то обнадеживающее.

— А-а, — облегченно вскинулся загнанный в угол интеллигент, — так это другой разговор, — и через зал обратился к Боровкову: — Я вас слушаю, молодой человек!

Боровков приблизился с извиняющейся улыбкой.

— Нет, нет, мне ничего не надо.

— Но я понял так, что…

— Не тушуйся, парень! — завопил дедок. — Я тебя сразу угадал. Талант в тебе огромный. Не тушуйся, играй! Наш это человек, Петя! Ты его зря не обидь, дай ему хорошую роль.

— Видите, — объяснил режиссер Боровкову с тоской в голосе, — как приходится изворачиваться. Действительно, держимся в этом помещении только благодаря многоуважаемому Иннокентию Федоровичу, благодаря его персональным заслугам перед обществом и странному влиянию на домоуправление… Кстати, как вам все это показалось? Галина считает, что у вас отменный вкус.

Еле заметная ирония, скользнувшая в тоне и взгляде этого, видно, прошедшего огонь, и воду, и медные трубы и успевшего утомиться человека, показалась Боровкову вполне уместной. Он ответил искренне:

— Замечательно! Успех неминуем. Конец только какой-то вялый.