Искушение

Вера Андреевна осуждала себя, но только умом, чувства ее говорили другое; она злилась и на Антона, и на весь мир, который после первого коварного удара — замужества с алкоголиком и подлецом — продолжает ставить ей подножку за подножкой, не дает ни на минуту расслабиться, забыться, даже в радости, даже в любви. Она никому не желала беды и избегала общения с людьми, которые, по ее предположению, могли причинить зло ей, но это не меняло дело. Мир, окружавший ее, был полон жестокости, проявлявшейся не только в прямых своих обличиях, но и в дружеских улыбках, и в добрых намерениях. Женщина, думала она, вынуждена изо дня в день вести титаническую борьбу, которую некому оценить и которая, в сущности, бесцельна. Душа не находит покоя даже во сне. А стоит чуть-чуть распустить вожжи, чуть-чуть приоткрыться незащищенно — и рискуешь получить такую оплеуху, от которой за сто лет не опомнишься. Вспомнить хотя бы бывшего мужа. Разве она вышла за него сослепу, одурманенная любовной отравой? Да вовсе нет. Он и вправду был хорош, когда они встречались, во всяком случае, таким казался, и не только ей, но и родителям, подругам. Интеллигентный человек, красавец мужчина, научный сотрудник престижного НИИ, покладистый, умеющий изящно и остроумно рассуждать на любую тему. Кандидатскую диссертацию защитил словно играючи. О, какой возвышенный образ мыслей, какие великолепные планы! А что вышло? Что из него вышло, или чего она в нем не заметила? Вылупился маленький человечишка с паскудным нутром, трус вдобавок, который и гадости-то делал от страха. Как он самозабвенно иезуитствовал, в какие дебри мазохистского самокопания тащил ее за собой. Потом и поколачивать взялся потихоньку. Да так, чтобы следов не оставить. Потом и за детей принялся. Слава богу, что принялся. Иначе, возможно, она бы и до сих пор тащила свой крест. Русская баба, хоть ты ее в шелка одень, хоть академиком сделай, за своего мужика будет держаться, пока ей все печенки не отобьют, пока дыхания хватит… Э, да что теперь вспоминать…

Расплатилась с таксистом, но не успела сделать и пяти шагов — вот тебе еще одна счастливая встреча. Да какая! Сергей Боровков собственной персоной. Вышел из-за дерева, руки в карманах, взъерошенный, аки тать ночной. Вера Андреевна охнула тихонько, голова предательски закружилась. Проклятый преследователь! Ну конечно, она чувствовала себя так беззаботно, потому что начала его забывать. Именно поэтому. Все эти месяцы, ночью и днем, он нагло являлся в ее воображении и производил неслыханные опустошения. После нафантазированных свиданий с ним она чувствовала себя точно вывалянной в грязи. То, что с ней творится, похоже на наваждение. Неужто она так беспомощно устроена, что каждый сопляк, протянувший к ней руку с вожделением, уже тем самым обретает над ней некую власть? Не иначе как у нее душа распутницы. Она пропащий человек — и вот виновник ее краха, вот он перед ней, неприкаянный юный хам, возжелавший ее слопать. Ничего, сейчас она ему покажет, сейчас она раз и навсегда отобьет у него охоту к преследованию, если раньше не сумела этого сделать. Пусть только откроет свой поганый рот.

— Ты мне необходима, Вера, и я тебе необходим, — сказал Боровков, не поздоровавшись, беря ее за руку. — Ты просто еще этого не осознаешь, а я уже осознал. Я тебя опередил на этой стометровке.

Она что-то простонала сквозь зубы, рванула руку, ринулась к подъезду. Он за ней.

— Я так долго не приходил, потому что чертовски был занят, — сообщил Боровков, шагая сбоку. — Ты не обижайся. Теперь мы будем видеться часто. Я могу даже к тебе насовсем переехать, если не возражаешь?

Дикие слова, несусветная реальность. Или все-таки это сон? Надо спросить у него.

— Скажи, Сергей, ты мне не грезишься? Ты в самом деле существуешь?

Боровков засмеялся как-то покровительственно.

— У меня тоже так бывает. Видишь, как мы похожи. Я иногда утром проснусь или ночью и не могу сообразить, где я и кто такой. Но я тебе не снюсь, не сомневайся.

— Но если ты не снишься, то зачем ты пришел?

— Повидаться, — солидно ответил Боровков, чувствуя себя на седьмом небе оттого, что она с ним спокойно разговаривает. — Я тут закончил небольшую повестушку, отнес в редакцию. Скоро буду знаменитым. Ты рада?

Подошли к подъезду. Боровков осторожно тронул ее плечо, слегка повернул к себе.

— Тебя кто-то обидел, Вера?! Ты от меня не скрывай.

— Почему ты решил?

— У тебя лицо сумеречное.

— Нет, никто меня не обидел. Меня некому обижать.

— Ну и прекрасно. — Боровков радостно потер руки. — Тогда я пойду, пожалуй? Я ведь на минутку забежал.

— Ступай с богом.

Он тут же молча развернулся и поспешил обратно к автобусной остановке. Ни разу не оглянулся. Походка у него была легкая, гибкая. Отшвыривал с дороги несуществующие камешки. Вера Андреевна с великим изумлением смотрела ему вслед.