Искушение

— Вере тоже анекдот не понравился, я же вижу. Это она так смеется, из вежливости. Мне и самому он не нравится. Вообще все эти анекдоты с какой-то гнильцой, но вот приживаются. Народ их любит. Даже трудно объяснить, в чем тут секрет.

Надежда Борисовна сказала:

— Секрета никакого нет. Народ, как вы, Сережа, изволили выразиться, невежествен и будет до упаду хохотать, если ему показать палец.

— Ты не права, мамочка, — вмешался Олег Михайлович, не скрывая досады. — И откуда в тебе этакий дворянский снобизм? В жизни так много печального, любой возможности повеселиться человек рад. Вот и объяснение, почему так живуч этот жанр.

За ужином, обильным и чрезмерным (Надежда Борисовна подала жаркое из свинины, напекла оладьев, выставила огромное блюдо мясного салата, да еще были колбасы и сыр, а к оладьям сметана, и мед, и всякие варенья), за ужином беседа вошла в академическое русло. Олег Михайлович делился впечатлениями о недавней поездке в Англию.

— Вот еще вам загадка о народе. С семнадцатого года англичанам вбивают в головы ненависть к Советской России, а что толку? Черчилль всю жизнь на это положил и чего достиг? Я встречался со многими простыми англичанами, рабочими, — это удивительно здравомыслящие люди. Они мало про нас знают, а правды вовсе не знают, зато нахлебались всякого вранья по уши. И что же? В них нет вражды, только любопытство и добросердечность. Любая нация, любой народ обладает безупречной нравственной интуицией. И никакой народ, именно народ, а не политики, не хочет воевать. Это аксиома.

— Почему же тогда происходят войны? — ехидно спросила Надежда Борисовна.

— На этот вопрос, мамочка, пытались ответить лучшие умы человечества, к примеру, им мучился небезызвестный граф Толстой. Но не нашел ответа. Разумеется, наши доморощенные умники ответ знают. Они объясняют возникновение войн в первую очередь экономическими и социальными причинами. По-своему они, разумеется, близки к истине, но видят ее удивительно однобоко, по-школярски.

Кащенко, подкладывая Вере на тарелку салат, от понятного, кажется, только Боровкову волнения уронил ей ложку на колени. Та вспыхнула от смущения и с виноватой, милой улыбкой, почти с мольбой посмотрела на Надежду Борисовну. Вовка помчался на кухню за чистой тряпкой. Боровкова разговор заинтересовал.

— Что уж совсем невозможно понять, — сказал он, — так это гражданские войны. Нет, не войну классов, а вот то, как мужик убивает мужика, брат брата, отец сына.

— Плохо вас учат в институте, — поиронизировала Надежда Борисовна. — Азов политграмоты не знаете.

— Именно что «азов», — поморщился Олег Михайлович. — Ты азы постигла, и тебе все ясно. А если бы ты, мамочка, немного поразмышляла самостоятельно, то убедилась бы, есть и в твоей политграмоте кое-какие пробелы.

Вовка яростно и нежно оттирал салат с колен любимой, а она сидела выпрямившись, краска схлынула с ее щек, и казалось, она не в силах ни пошевелиться, ни поднять глаза. Какое сердце не растрогает подобная картина?

— Отстирается, — сухо заметила Надежда Борисовна.

— Конечно, отстирается, — заторопилась Вера.

— Надо, милочка, за столом поаккуратнее все же быть, — попеняла Надежда Борисовна, не сдержалась.

— Мама! — Вовка бросил на нее умоляющий и хмурый взгляд.

— И ты тоже хорош. Руки — крюки. С детства не мог за стол сесть, чтобы чего-нибудь не опрокинуть или не расколоть. Помнишь, отец, как он обварился манной кашей?

— Я помню.

Дабы увести разговор от щекотливой темы, Боровков наобум сообщил, что Вера собирается поступать в институт.

— В какой же, если не тайна? — скучно заинтересовалась Надежда Борисовна.

— Я мечтаю в сельскохозяйственный, — ответила Вера, побледнев до смертельной голубизны. Она побаивалась Надежды Борисовны и не умела этого скрыть.

— И какая же у вас будет профессия, милочка?

— Хочу выучиться на агронома.

— Вот как, — Надежда Борисовна повернулась к мужу, — помнится, недавно мы смотрели по телевизору фильм, как на село приехал молодой агроном, и там дела пошли в гору, словно по мановению волшебной палочки.

— Мы не смотрели, — отозвался Олег Михайлович, — это ты одна смотрела. Я такую чепуху смотреть не в силах.

— Мама, — сказал Володя звенящим голосом, — а почему такой снисходительный тон?

— Последнее время Вова очень изменился, — Надежда Борисовна обращалась к Боровкову. — Он стал какой-то нервный. Вы его друг, Сережа. Вы не знаете, что с ним?

Глаза ее азартно блеснули. Вовка сам взвинтил разговор до прямых нападок, а тут, понятно, Надежда Борисовна была в своей стихии.

— Я ничего такого не заметил.

— Боюсь, как бы это не отразилось на его учебе. Знаете, вечеринки, девушки, театры — это все хорошо и приятно, но в свое время. Если придавать этому слишком большое значение, можно упустить из виду главное. Вы согласны со мной, Сережа?

— Мама! — У Кащенко волосы вдруг оказались взъерошены, как у мокрого птенца. Олег Михайлович аккуратно промокнул рот салфеткой, поднялся.

— Извините, вынужден вас покинуть. Срочная работа.

— Надежда Борисовна, я не помешаю Володе заниматься. Я завтра уеду, — голос у Веры дрожал.