Искушение

И тогда Варвара Кузьминична шла к проходной хлебо-булочного завода.

Спешащие домой после ночной смены женщины, выносили с завода сдобные булки. Изюма в этих булках было едва ли не в два раза больше, чем в тех, что продавались в магазине. Были они мягкими, еще теплыми, желтыми от яиц и масла на изломе. Пахли так, что не возможно не отщипнуть хоть кусочек.

Варвара стояла у проходной, ожидая выхода работниц, спрашивала: «Есть булки»? — хотя задавать вопрос было, в принципе, не обязательно. От женщин на несколько метров вокруг благоухало ванилью.

Но так было положено.

И Варвара, задав необходимый вопрос и получив в ответ утвердительный кивок, протягивала рубль. Из сумки доставался пакет, в котором лежало шесть мягчайших ароматных булочек. Ну а как вы думали? То, что выпекалось под конец смены «для себя» было и лучшего качества, и стоило подороже. Аж пятнадцать копеек за булку. Стелла отламывала небольшой кусочек, клала себе в рот и запивала чуть теплым какао. Мягкая маслянистая сдоба, смоченная напитком, проскакивала через больное горло, не причинная неприятных ощущений.

* * *

Сквозь замочную скважину просачивался запах булочки за девять копеек и какао.

Стелла села в постели, удивлено распахнула глаза. Подумала: «Это еще что за глюк»?

Из коридора послышался тихий, но отчетливый голос генерала, словно он дожидался и каким-то образом почувствовал пробуждение внучки:

— Ты уже проснулась? Хочешь какао и булку?

— Да, дедушка, — ответила девушка, — я сейчас выйду.

В коридоре послышались шаги генерала, прошаркавшего в направлении кухни.

Стелла встала, открыла платьевой шкаф, уставилась на одёжки, что лежали в нем. Всё, что предназначалось для носки дома, было такое лёгкое, эфемерное, оставляющее больше открытого тела, чем прикрывающего его. Нет. Стела уже достаточно насверкалась голой жопой! Она не хотела больше никого эпатировать и ходить в дырках даже дома. Вывалив вещи с полки на пол, она выбрала лёгкие фланелевые брючки и рубашку-ковбойку, которую застегнула на все пуговицы. Девушке хотелось прикрыть след от ошейника, что, впрочем, ей не удалось.

Она вышла в кухню и села напротив генерала, который в упор смотрел на внучку:

— Завтракай. Какао и булки, как ты любишь, — и добавил, усмехнувшись, — свежеворованые.

Стела улыбнулась генералу в ответ:

— Дедушка! Ты, партийный работник, и покупаешь ворованные продукты?

— Ешь давай, — насупился генерал, — для тебя я и сам украду, если будет нужно.

В горле снова застрял комок, но Стела постаралась сдержать рвущееся наружу рыдание и проглотила огромный шмат булки, который умудрилась откусить.

Завтрак прошел в молчании. После того, как Стелла отодвинула чашку, генерал спросил:

— Ты ничего не хочешь мне рассказать?

— Нет, — ответила девушка.

— Но почему?! — не понимал генерал.

— Потому что я хочу забыть все, что со мною произошло, как страшный сон. Я не хочу, чтобы кто-то, словом или взглядом напомнил мне о своей осведомленности. Именно поэтому я никогда никому ничего не стану рассказывать. Ты меня понимаешь, дедушка?

— Постараюсь понять, — пообещал генерал.

— Я пойду выкупаюсь, — сказала Стелла выходя из-за стола.

— Иди, — согласился генерал. Потом спросил:

— Хочешь, я на Привоз мотану. Куплю курку и сварю тебе бульон?

— Нет, — Стела покачала головой, — вон еще полная торба булок и пол-кофейника какао. Лучше сходи в аптеку, купи ранозаживляющую мазь, — девушка непроизвольно коснулась пальцами шеи. Того места, где багровел след от ошейника.

— Болит? — в глазах генерала что-то блеснуло. Что-то напоминающее слёзы.

— Заживет, — бросила через плечо Стелла, выходя из кухни.

17. Стелла

Дни шли один за другим.

Стелла слышала, как через два дня после её возвращения, посетил отчий дом Стас, её отец. Девушка сжалась в комок, не желая ни видеть отца, ни давать ему какие-то объяснения своей длительной отлучки. Но делать этого не пришлось. Генерал, который словно поселился у двери комнаты Стеллы, тихо, но достаточно отчетливо, прошипел любопытствующему сыну:

— Пошел вон!

— Папа! Что это значит?! — возмущался Стас, — мы с Ираидой должны знать, что произошло. Хотя бы для того, чтобы понимать, как нам вести себя дальше с нашей дочерью! Она начудила и накуролесила, поставила меня в двусмысленное положение перед «партнерами»! И теперь должна дать хоть какие-то объяснения.

— Вы ей много чего должны, — ответил генерал, — а вот она — (кивок в сторону закрытой двери) — вам ничего не должна. А потому — пошел вон! Если Стелла захочет с вами говорить — так и будет. А пока дай ей покоя!

Стелла не хотела.

Дед, который увидел её в первые минуты после возвращения, который, если и не понял, то принял все, что с нею случилось, как не странно, стал единственным человеком, которому был разрешен доступ в её пространство.

Девушка просыпалась ранним утром. Снова и снова удивлялась тому, что генерал не оставляет включенную на полную громкость радиоточку, чтобы с утра порадоваться нерушимости великого союза. Она ждала, когда родители уйдут на работу, и только после этого выходила из комнаты. Всегда одетая. Всегда застёгнутая на все пуговицы.