Я помню, как он испугался. Мы были в лодке посередине озера, а Неда вышла на берег и что-то кричала. Малому было лет пять. А Костя с Сашкой пилили дрова бензопилой, и Гога подумал, что с Сашей что-то случилось. Несчастный случай. И побелел весь, он был такой настоящий еврейский дедушка. Он ничего не сказал. Просто лицо стало как камень. И он жух-жух веслами… погреб… А Неда звала их обедать. И мы в тот день уже больше на рыбалку не поехали. Он так переживал… Только вечером сказал, что подумал плохое. Под парусом мы с ним плавали на остров. Туда, где был замок. Там нет ничего уже, даже фундамента, но интересно, загадочно. Китеж-град утонувший. Мы туда ездили рыбачить: Гогу мало волновали исторические сантименты.
Я его смерть не чувствую. Не ощущаю утраты, зияющей дыры. Мы перестали встречаться, но места-то эти остались, и здесь все по-прежнему. Значит, он где-то здесь. Мне, конечно, жалко, я скучаю. У нас просто пути не пересекаются. Последний раз виделись здесь, в лесничестве. Мы встретили его, когда он вернулся с рыбной ловли, нес огромную щуку на кукане. Поговорил с нами, похвастался добычей, а потом разделся и поплыл. Кролем, размашисто, сильно. Сколько ему было? Под семьдесят? Не помню. Наверное, все-таки меньше. С возрастом у него появилась смущенная такая улыбка. Будто он все понимает, но стесняется об этом сказать. Может, он и вправду понимал что-то, чего не понимают другие. Сейчас мне кажется, что он вообще видел всех людей насквозь.
В Израиль он не поехал. Почти все наши уехали. Цейтлины и тетя Мира отправились в Штаты. Мира – дочка Гени Ефимовны, ты ее знаешь… Хайка и Геня были родные сестры… Геня – это та, что была директором Белорусского театра… Что делала Хайка, не помню, а Леня работал в министерстве какой-то промышленности, считался солидным, хотя и производил впечатление амебы. Хм… А Хайка казалась чудовищем. Капризная, волевая, настырная. Боялась всего, всюду мерещились ей болезни, зараза. Мыла бананы перед едой. С мылом. Завешивала окна от солнца. У нее аллергия на все: на солнечный свет, на вино, на еду. На все. Это кушаю, это не кушаю… И правила меняются каждый день. Она картавила, смешно так говорила: мне кается это, мне кается то. В смысле «мне кажется»… Ей, например, казалось, что белье надо стирать только хозяйственным мылом. С невестками Гогиными ссорилась. Глафиру не любила, выжила ее из дома. Эльзу не любила. Она никого не любила и себя не любила, наверное. Если мучаешь всех, и сам мучаешься, да?
Еще у них была Майка, Гогина сестра. Она и ее с мужем развела. Мишка, ее бывший муж, в Детройте занимался машинами, вернулся потом в Минск. А остальные поехали в Израиль. Это было во времена настоящей эмиграции, когда ты не знал, куда ты попадешь. В Америку, Израиль, Австралию. Все эти пересыльные пункты… унижения… Гога не поехал. Он не понимал – зачем, почему. Чтобы кушать что-то особенное? Чтобы что-то особенное говорить? Он был свободным человеком, нафига свободному человеку гражданские права? Здесь рыбалка, лес. Мядель, Нарочь, Браслав.
Они уехали в Израиль и начали болеть… И Леня, и Хайка… Дядя Гога два лета ездил туда сидеть с родителями, помогал. Приезжал худой, с давлением. Хайка там его могла уморить скорее, чем помрет сама. Однажды вернулся и сказал, что больше не поедет. Устал. Не может. Что никакой пользы от него нет. Одна нервотрепка. И больше не поехал. Привез несколько кусков белой кожи, которую срезал с дивана и двух кресел, найденных в Тель-Авиве на помойке. Эльза давно мечтала иметь белые сапоги. Думаю, это стало апогеем Гогиной романтической карьеры. Сапоги из дивана он жене сшил – не то чтобы шикарные, но белые. А Майка нашла себе дедушку, хорошего. Они на свадьбе у Сашки так хорошо танцевали вальс, так хорошо. Он любит ее, ухаживает.
Когда началась война, наши были с театром в Одессе, вся семья, вся мишпоха: море все-таки. Геня с театром, а остальные с Геней. Геня маленькая была, но сильная. Немцы наступали, паника, ужас, а она пошла к начальству и добилась. И всех эвакуировала в Томск. И театр там работал всю войну. Гога любил потом в Сибирь ездить. На заработки или просто так. Там люди хорошие. Как здесь.
Детей Гога после рождения Неды не хотел. Люди по молодости жестоки. Он сказал Эльзе, что, если она родит ребенка, он ее бросит. Для нее этот брак был последним шансом (замуж вышла в тридцать семь лет), а Гога красавец, девки за ним бегают. Худой, крепкий, загорелый… С бородой, кстати. Он носил раньше бороду. Однажды выгорел до того, что стал рыжий. И волосы, и борода. У Неды где-то есть фотография. Выглядит как профессор. Он умел казаться интеллигентным. На старости лет стал читать книги.