Искушение астрологией, или предсказание как искусство

Лилли, должно быть, обладал удивительной способностью, характерной для великих астрологов и врачей, — видеть за многословными увертками скрытые намерения человека. Обычно он слушал клиента лишь несколько минут. Задавал пару-тройку вопросов, требуя по возможности точные дату и место рождения. Потом быстро записывал фамилию клиента и его проблему в подобие медицинской карты. И все.

Тем же вечером он набрасывал таблицу, изучал ее, чтобы вникнуть в смысл, и формулировал выводы.

Такие краткие, нередко поспешные консультации продолжались весь день. За год Лилли составлял около трех тысяч таблиц. Его репутация росла и крепла. Его считали астрологом выдающейся точности. Время от времени он помогал и самому себе, например найти пропавшую рыбу вместе с укравшим ее человеком, с помощью событийной таблицы [158].

Его высоко ценили. У нас нет оснований для сомнений в правдивости рассказов о нем, впрочем, нет и объяснений излагаемых там фактов, кроме как того, что Уильям Лилли был действительно необыкновенно успешным астрологом.

Когда пришла чума, Уильям Лилли удалился из Лондона и поселился в Хершеме. Со временем он стал церковным старостой в Волтоне-на-Темзе. Исаак Ньютон переехал из Кембриджа к матери в поместье Вулсторп. В отличие от Лилли, который к тому моменту уже приобрел авторитет и известность, Ньютона еще никто не знал. Он был одиноким, хмурым, задумчивым юношей с выдающимися математическими способностями. За следующие пятнадцать месяцев он открыл интегральное и дифференциальное исчисления, доказал и расширил свой бином, бесподобно работал с бесконечными рядами чисел и впервые выдвинул потрясающую гипотезу о том, что «сила гравитации может распространяться до орбиты Луны». Не спросив ничьего разрешения, Ньютон открыл дверь в европейскую науку, вошел в ее роскошные залы и за следующие несколько лет стал их полноправным хозяином.

Николай Коперник, Тихо Браге, Иоганн Кеплер и Галилео Галилей к первой четверти XVII века завершили пересмотр древней и крепкой, как скала, Птолемеевой системы. Легенда гласит, что они заметили то, что в течение полутора тысяч лет все игнорировали, а именно: Земля — не центр Солнечной системы. Но эта легенда побита молью более остальных. Идея прогресса опровергается фактами почти на каждом шагу.

Начать с того, что системы Птолемея и Коперника — это экспериментальные эквиваленты приближения первого порядка. Если астрономия Коперника сделала большой скачок в течение шестидесяти лет после его смерти, не отстала от нее и Птолемеева. Сфера Гуаптеруса Арсениуса представляет собой трехмерную модель Птолемеевой Вселенной. Этот сложный научный прибор из полированной и кованой меди и латуни — настоящий шедевр, произведение искусства, сравнимое с творениями мастеров Высокого Возрождения. Его сферы вращаются на нескольких отдельных осях, и каждое движение точно откалибровано, чтобы астрономы, ведущие наблюдения, могли с их помощью рассчитывать эксцентрики и эклиптики.

Разумеется, сфера Арсениуса открывает то, что предполагал Кеплер. Система Коперника на самом деле проще. Но одно дело — простота, и совсем другое — точность. Птолемеева система мира по точности не уступала Коперниковой. На практике ее можно использовать и сегодня для предсказания затмений, отслеживания фаз Луны, расчета планетарных орбит или отправки человека или корабля в космос и удержания его на геоцентрической орбите.

Во-вторых, Птолемееву и Коперникову системы можно грубо сравнить по вычислительной сложности. Птолемеева астрономия требовала эпициклов и специальных устройств. Но того же требовала — и требует — Коперникова астрономия. Радикальная простота, присущая гелиоцентрическому взгляду, не могла бы возникнуть до тех пор, пока Ньютон не продемонстрировал, что Кеплеровы законы движения планет можно ужать до размеров математической булавочной головки.

И наконец, в-третьих. Система Коперника с физической точки зрения противоречива. Она не способна объяснить то, что вращение Земли не наблюдается на ней самой, предметы не уплывают с нее в космос, как это произошло бы, окажись они на краю крутящейся карусели. Именно Ньютон предложил верное объяснение этим странностям в гелиоцентрической системе, обращаясь не только к своим непосредственным предшественникам, но также к Аристотелю и другим мыслителям Античности.

Летом 1684 года астроном Эдмонд Галлей отправился в Кембридж, чтобы обсудить кое-какие вопросы с Исааком Ньютоном. Математик Абрахам де Муавр оставил широко известное описание их беседы [159]: