Искушение Дэвида Армитажа

Я мог бы возразить ему: слабо верится, что немцы, и без того имеющие сильный акцент, смогут сыграть ветеранов вьетнамской войны, — но я попридержал язык. В ходе своего эпического монолога Флек упомянул, что собирается потратить на картину примерно сорок миллионов — абсурдно большая сумма для любительского фильма. Но кто я такой, чтобы ставить под сомнение его манеру сорить деньгами? Вдобавок ко всему я вспомнил, что сказала мне Элисон перед моим отъездом сюда: «Я уверена, что сумею вытрясти из него кучу денег, можешь не сомневаться. Я буду играть по-крупному, Дейв. Запрошу миллион. И обещаю тебе, что он заплатит. Конечно, регистрация твоего сценария под своим именем — это сущий пустяк, но он наверняка не захочет, чтобы об этом узнала общественность. Нам даже просить не придется, он сам заплатит, чтобы мы молчали».

Постепенно я начал даже подпадать под воздействие его энтузиазма; он говорил так, будто я написал большое, серьезное произведение, а не пустячок под названием «Три старых ворчуна». Марта была права: когда Флек хотел чего-нибудь, он добивался этого со страстью. Но я помнил и другие ее слова: стоит ему заполучить желаемое, как он теряет к нему всякий интерес. Добавить к тому, что я еще не совсем смирился с тем, как он пытался сбить меня с толку в самом начале нашего разговора, хотя надо признать, что он остановился на полпути и извинился за то, что «дергал меня за поводок».

— Боюсь, у меня появилась скверная привычка, — сказал он. — Когда я вижу кого-нибудь в первый раз, я всегда пытаюсь немного разыграть этою человека, чтобы посмотреть на реакцию.

— И как я выдержал испытание?

— На отлично. Марта сказала, что вы классный, а она разбирается в авторах. Еще раз спасибо, что уделили ей столько времени за последние два дня. Она ваша большая поклонница, и я знаю, что она получила большое удовольствие от продолжительного общения с вами.

Не говоря уже о поцелуях и цитировании Эмили Дикинсон… Но по лицу Флека нельзя было определить, известно ли ему об этих пикантных подробностях. Кроме того, уверил я себя, они неофициально разошлись. И возможно, он имеет любовниц повсюду, куда только ни ездит (хотелось бы знать, что будет, что если ему доложат, как я обнимался с его женой…). Да, ему нравится мой сценарий. Но я всегда могу убрать свое имя из титров, если он привнесет в него свои дурацкие идеи. Но сделаю я это после того, как получу деньги по чеку.

Не желая углубляться в обсуждение его жены, я решил сменить тему:

— Хотелось бы поблагодарить вас, мистер Флек, за то, что вы познакомили меня с «Сало» Пазолини. Возможно, этот фильм уж никак нельзя смотреть на первом свидании, но так быстро его из головы не выбросишь…

— Что касается меня, то это величайший фильм, снятый после войны. Вы не согласны?

— Это сильно сказано…

— …и я объясню вам, почему он заслуживает такого отзыва. Потому что он касается главного вопроса прошлого столетия, а именно: о необходимости осуществлять полный контроль над другими.

— Не думаю, что этим усиленно занимались в двадцатом веке.

— Вы правы, но в прошлом веке мы сделали большой скачок вперед в смысле контроля над человеком… Мы нашли технологию, которая позволяет установить полную гегемонию над другими. Немецкие концентрационные лагеря, например, были первым великолепным примером высокотехнологической смерти — последователи Гитлера ведь создали на диво эффективный аппарат для уничтожения людей. Атомная бомба тоже была триумфом контроля над человеком, и не только из-за возможности массового уничтожения, но и как политический инструмент. Посмотрите правде в глаза: мы все были вовлечены «холодную войну», затеянную нашей службой безопасности, благодаря угрозе, которую представляет собой атомная бомба… И она позволяет правительствам с обеих сторон сдерживать hoi polloi[26], одновременно предоставляя им право для создания широкой разведывательной сети, чтобы подавить недовольство. Разумеется, сейчас в нашем распоряжении огромные информационные возможности, необходимые для еще большего контроля. Точно так же, как западные общества используют потребительские запросы людей — этот бесконечный цикл приобретения — с целью занять население, подавить его.

— Но какое это имеет отношение к «Сало»?

— Все просто. То, что показал Пазолини, это и есть фашизм в его самой чистой, дотехнологической форме: вера в то, что у тебя есть право — привилегия — осуществлять полный контроль над другими человеческими существами вплоть до абсолютного лишения этих существ чувства достоинства и человеческих прав; лишить их индивидуальности и относиться к ним как к функциональным предметам, которые можно отбросить, когда в них уже не будет необходимости. В наши дни на место ущербных аристократов, показанных в фильме, пришли более крупные власти: правительства, корпорации, банки данных… Но мы все еще живем в мире, где стремление доминировать является одной из самых мощных человеческих мотиваций. Мы все хотим навязать свое видение мира другим, разве не так?