Искушение Дэвида Армитажа

— Это не твоя вина.

— Как же, если бы не эта связанная со мной заваруха…

— Послушай, они должны были понимать, что их связь может стать достоянием общественности…

— Она пыталась защитить меня.

— Верно, но такая уж у нее работа. Ты не должен истязать себя по поводу их проблем. У тебя своих забот выше крыши.

— Как будто я этого не знаю…

На следующее утро обо мне говорили на каждом углу.

«Фронт Ро Телевижн» выпустило пресс-релиз, в котором с напускным сожалением сообщалось о моем вынужденном уходе из сериала. Его перепечатали все основные газеты. На общем фоне выделилась «Лос-Анджелес Таймс», поставив материал на первую полосу (у остальных он шел в разделе, посвященном искусству и развлечениям). Потом начались дебаты по радио и телевидению. К слову сказать, все цитировали мое заявление, в котором я извинялся за неприятности, невольно доставленные всем, занятым в сериале, и объяснял, как и в прошлый раз, что отнюдь не считаю, что меня можно обвинить в плагиате из-за какой-то пары строчек. «Самое худшее, в чем можно обвинить автора, — это воровство, — написал я в конце. — Но я определенно не считаю себя вором».

В тот же вечер Билл Майер, ведущий телевизионного ток-шоу, позволил себе сказать в прямом эфире:

— Дэвид Армитаж воспользовался знаменитой линией защиты Ричарда Никсона: «Я не мошенник». Напомню, что студия ФРТ уволила его за плагиат. Когда героя дня спросили, было ли то, что он написал, стопроцентно оригинальным, он ответил: «У меня никогда не было секса с этой женщиной».

Майер очень развеселил аудиторию. Я был в квартире один, когда смотрел его шоу. Салли уехала в Сиэтл, даже не сообщив названия гостиницы, в которой собиралась поселиться, более того, она ни разу не позвонила. Я знал, что она обычно останавливается в «Четырех временах года», но боялся позвонить — мне не хотелось показывать, насколько я в ней нуждаюсь и в каком отчаянии нахожусь. Оставалось только надеяться, что, когда волна дурной огласки пойдет на спад, она вспомнит, почему мы с ней полюбили друг друга, и тогда…

Что тогда? Прибежит ко мне и скажет, что будет меня поддерживать в любой ситуации? Как Люси? Та всегда меня поддерживала… да, ворчала иногда, но всегда была рядом, несмотря ни на что. Все долгие годы, когда я был в неизвестности, она заниматься продажами никому не нужных товаров, так как ее актерская карьера не сложилась, а за жилье надо было платить. И как я отплатил ей за верность? Совершил предсказуемый поступок человека, которого настиг неожиданный успех. Неудивительно, что она меня презирает. Неудивительно, что я теперь загнан в угол. Потому что я наконец признал то, что знал почти сразу: любовь Салли ко мне была вызвана моим успехом, моим высоким статусом в индустрии развлечений и тем, как все это могло сказаться на ее собственном положении в Голливуде, где все подчинено деньгам.

— У каждого есть свой звездный час, — сказала она, когда мы собирались на церемонию вручения премии «Эмми». — Это наш звездный час…

Больше не наш, детка.

Неужели все, чего я достиг за последние годы, может быть отнято у меня в течение нескольких дней?

Будет вам, люди, Дэвид Армитаж! — хотелось мне крикнуть с ближайшей крыши. Но с другой стороны, когда ты доберешься до крыши, путь оттуда только один — вниз. Так или иначе, в Голливуде (да как и в жизни) понятие таланта эфемерно, временно. Даже те, кто находится на самом верху, подчиняются этому закону. Исключений нет. Мы все — участники одной игры, которая ведется по несложному правилу: ваш звездный час длится ровно столько, сколько он длится… если, разумеется, вам вообще повезет пережить этот звездный час.

Но я все же не мог поверить, что у меня все позади. Нет, Салли не будет такой расчетливой, чтобы бросить меня именно сейчас. Точно так же я надеялся, что мне каким-то образом удастся убедить Брэда и Боба, а вместе с ними и Джейка Деккера со студии «Уорнер Бразерс», что я заслуживаю их доверия. Хотелось бы убедить в этом и другие заинтересованные компании в этом проклятом городе.

Будет вам, люди, я же Дэвид Армитаж! Это же я заработал для вас все эти деньги!

Но чем больше я пытался взглянуть на свою ситуацию оптимистично, тем чаще думал: самая большая ересь — эта та ересь, с помощью который ты пытаешься одурачить самого себя.

Открыв бутылку виски, я стал пить. Когда в мой желудок попало где-то на пять пальцев сорокаградусной жидкости, я впал в некоторое полудебильное состояние, во время которого меня одолело интроспективное вдохновение. Я решил открыть свою душу Салли, надеясь, что она, в свою очередь, ответит мне нежностью.