Искушение любовью

Марк не боялся, что однажды сойдет с ума. Он никогда не замечал в себе ни малейшего помрачения рассудка, никакого намека на помешательство. Но он ненавидел, когда ярость захлестывала его с головой, когда желание становилось таким сильным, что брало верх над разумом. Это напоминало ему о том, что какая-то часть матери всегда оставалась в нем, что бы он ни делал. Вместе с ее глазами и цветом волос он унаследовал и материнский темперамент.

Взрослея, он наблюдал за тем, как мать постепенно перестает быть собой, как от нее остается всего лишь оболочка, заполненная гневом и яростью. Все детство Марк послушно ел овсяную кашу; сегодня он не мог даже смотреть на нее; организм больше не принимал этой пищи. Отвращение к чрезмерным проявлениям эмоций развилось у него так же, как и неприязнь к овсянке.

Марк нередко думал о том, какой могла бы быть его идеальная жена. Он так и не нашел ее среди миллионов робких и послушных девушек, которых постоянно подсовывали ему все, кому не лень. Идеальная жена Марка должна была быть умной. Она была бы прекрасной собеседницей, живой и остроумной, так что он никогда не уставал бы от ее общества, искренней и откровенной, с сильным характером, чтобы не поддаваться его капризам. Она могла без страха отстаивать свое мнение и при необходимости даже бросить ему вызов.

Но в этой совершенной женщине должна была присутствовать еще одна черта — самая важная. Марку нужна была женщина, которая бы его умиротворяла, разумная и уравновешенная, чтобы он мог, ничего не опасаясь, показать ей свою истинную сущность. Она смогла бы усмирить его гневные вспышки; стала бы источником мира и спокойствия в его жизни.

Да, конечно, он надеялся, что его жена также сможет удовлетворять его физические потребности. И все же каждый раз, когда Марк представлял себе акт супружеской любви — о, слишком часто, что совсем не способствовало душевному спокойствию, — он воображал, что это будет… нечто рациональное. Разумеется, там будет присутствовать и страсть, и удовольствие — словосочетание «рациональное удовольствие» отнюдь не казалось Марку глупым и противоречивым. Но в результате сексуального взаимодействия его разум должен был проясняться и очищаться.

Познакомившись с миссис Фарли, он захотел узнать ее поближе. Она показалась ему… подходящей.

Она была красива. Она была умна. И самое важное — она не боялась бросать ему вызов. Она не придавала никакого значения всей окружавшей его мишуре и не верила, как все остальные, в его непогрешимое совершенство. Она была первой женщиной, сумевшей разглядеть за успехом и известностью настоящего Марка, понять о нем главное — он такой же мужчина, как и все остальные. Ему нужна была женщина, способная сказать: «Сэр Марк, вы не правы, и вы должны взять себя в руки».

Миссис Фарли вполне могла оказаться той самой. Марк даже стал надеяться, что именно ее он ждал все эти годы — и не важно, что болтают про нее эти глупые городские сплетники.

Но теперь ему было совершенно ясно, что с этой мечтой придется распрощаться. В одном — но самом значительном — миссис Фарли не подходила ему совершенно. Ее присутствие не успокаивало его; наоборот, она его воспламеняла. Буквально сводила его с ума. Закрывая глаза, он как наяву видел ее длинные угольно-черные ресницы — как она взмахнула ими, бросив на него тот взгляд через плечо. Он представлял себе ее алый рот, ее нежные губы, раскрывающиеся ему навстречу. Он все еще чувствовал их неизъяснимую сладость.

От миссис Фарли его разум словно начинал дымиться. Она как будто брала все его здравые мысли и логические рассуждения и вместо того, чтобы разложить их все по полочкам, в нужном порядке, перемешивала и встряхивала их до тех пор, пока Марк не переставал отличать плохое от хорошего, правильное от неправильного, пол от потолка… пока для него не оставались только две категории — она и не она.

Нет, несмотря на свой ум, несмотря на влечение, которое он к ней чувствовал, другого мнения здесь быть не могло. Миссис Фарли была женщиной не для него. Она не подходила ему — совершенно, абсолютно, вообще, никоим образом.

Его рассудок понимал это. Но и тело, и инстинкты, и все его существо противились этому решению.

Марк свернул с пыльной дороги на тропинку. Она спускалась по холму; по обеим ее сторонам росли березы, их ветви отбрасывали приятную тень. Тропинка шла параллельно с каналом, отводившем воду с мельниц. Здесь было свежо и прохладно, бодрый ветерок гладил его лицо и остужал жар тела. Быстрая ходьба, как ничто другое, помогала сбросить возникшее возбуждение. Марк намеренно прошел мимо дома матери. Он хотел вернуть свою невозмутимость и хладнокровие, снова овладеть собой, закутаться в плотный непроницаемый шелк спокойствия, покрывавший его обычно. Нужно было изгнать из своего тела вожделение. И для этих целей физическая активность подходила как нельзя лучше.