Искушение Революцией

И другое ощущение: какой-то невозможной стеснительности и стыдливости, потому что та самая душа человека, которая в обычное время спрятана за толстым и прочным слоем плоти, здесь почти вся обнажена, и ты стесняешься на это смотреть, стесняешься это видеть. Ты никак не можешь понять, имеешь ли ты вообще право это видеть, потому что ты привык, что это видит, знает, судит только Высшая сила и то – когда человек уже умер и его душа отлетела к Богу и предстала перед Его судом.

Во всем этом есть совершенно ненормальное нарушение естественного хода жизни, ее правил, законов, всего порядка. Для человека, пришедшего из прошлой жизни, все навыки, которые он оттуда принес, здесь абсолютно не пригодны. Это явно страна людей, которые уже изготовились к смерти, которые ее совсем не боятся и совсем не ценят жизнь. И их долго, очень долго надо будет уговаривать жить, не умирать. Хотя бы попробовать жить.

Про жизнь они знают, что она есть страдание и мука. Смерть же, наоборот, – отдых и избавление. Они голодны, но мало ценят еду, потому что успели привыкнуть к тому, что ее или вообще нет, или есть какие-то неимоверные крохи. Еду в том, что писал Платонов, заменяет тепло. Все-таки тепло они ценят. Это и понятно: плоть редка и прозрачна, и люди все время мерзнут. Но и это тепло чаще не от еды, а от умирающих, сгорающих рядом в тифозной горячке. Те «пророки», которые агитируют, убеждают эту изготовившуюся к смерти страну жить, полны веры, и за ними в конце концов пойдут. Мы же, родившиеся позже, в свою очередь знаем, что страна будет ими обманута. Дальше, мне кажется, будет уместен небольшой исторический очерк. Очень многие у нас в стране до сих пор настаивают, что победа большевиков в 17-м году абсолютно ни из чего не вытекала, что это заговор или безумная случайность, наваждение, мистика – то есть вещь, никакими здравыми суждениями не объяснимая. Я принадлежу к другой линии. Мне думается, что революция 17-го года страстно ожидалась огромным числом самых разных людей, партий, религиозных групп. Эти силы часто ничего друг о друге не знали и друг другом не интересовались, но они были союзниками, и их совместные усилия в феврале 17-го года довольно легко свалили монархию. Всем им тот режим, да и вообще жизнь, которой они жили, представлялась бесконечным злом, царством антихриста, которое должно быть свергнуто, невзирая ни на какие жертвы.

Тут я эти группы бегло перечислю. Самые разные старообрядческие толки (они “чаяли” страшного суда еще со времен Никона), другие сектанты, миллионы разоряющихся – особенно интенсивно после столыпинской реформы – крестьян, вся новая интеллигенция (по большей части – из нищих семинаристов), после университета пошедшая кто в чиновники, кто в инженеры, врачи или присяжные поверенные. В отличие от своих предшественников, они принципиально не брали взяток, разговаривая, не добавляли к словам уничижительного “с” и смотрели на окружающую жизнь с глубоким презрением. Далее – члены многочисленных социалистических партий и групп, и наконец та гиря, которая решила исход дела – миллионы и миллионы людей, прошедших фронты Первой мировой войны, раненых, измученных вшами, тифом и совершенно не понимающих, за что их послали умирать. В этой войне правящему классу России, да и всей Европы было очень трудно оправдаться. Это была первая во всех отношениях бессмысленная война, из которой даже победители вышли разоренными и ослабевшими.

Все это давно известно, но мне кажется, что есть еще одна вещь, которая сделала революцию возможной, дала на нее как бы высшую санкцию. И суть этой вещи в подмене и самозванстве, которое началось в России в XV веке и окончательно сложилось к концу века XIX. В XV веке в России появилась знаменитая концепция, объявившая Москву Третьим Римом, новым Святым Градом. Суть ее состояла в том, что русский народ после Флорентийского собора 1439 года, во время которого Константинопольская церковь признала верховенство Рима, остался последним хранителем истинной веры и, следовательно, народом избранным.Та же концепция говорила, что русский царь, глава православного народа, на земле есть наместник Бога. А дальше сначала с царем, а потом и с народом происходит чрезвычайно показательный перенос центра тяжести с Бога на монарха и с православной веры – на собственно народ. Перенос этот и определил всю дальнейшую русскую историю.

Сначала формула “царь – наместник Бога” понималась как обязанность царя вести себя на престоле так же милосердно и справедливо, как вел бы себя сам Господь, но Иван Грозный за считанные годы опалами и казнями изменил ее до неузнаваемости. По Грозному, если царь – наместник Бога на земле, то он никому и ни в чем никогда не должен давать отчета. Не только восставать, но даже противиться его гневу – значит противиться воле Божьей, что есть смертный грех.