Искушение Революцией

(«Записные книжки», с.229).

СТОЛИЦА И ПРОВИНЦИЯ: ДВА ПУТИ ПОНИМАНИЯ ЖИЗНИ

Следующие два эссе так или иначе касаются взаимоотношений центральной власти и народа, Москвы и провинции. Что это главное, впервые стало очевидно в Смутное время, когда центральная власть, разделившись на несколько боярских группировок, методично сама себя уничтожала и в конце концов изничтожила. Дальше восстановлением ее занялись две окраины, друг на друга почти издевательски не похожие. С одной стороны, юг, где казаковали незадолго перед тем голодом и разрухой выброшенные из центра страны крестьяне, холопы, черные посадские люди. Их отряды принимали живейшее участие в Смуте на всех ее этапах. Именно они с редкой жестокостью грабили, насиловали, убивали. Но позже немалую роль они сыграли и в освобождении Москвы от поляков. С другой – север страны, мало затронутый московскими неурядицами, в частности, и потому, что пользовался почти полным самоуправлением (имел своих судей и своих целовальников-сборщиков налогов). Роль в восстановлении порядка ополчения северных городов, которое возглавили Минин и Пожарский, всем хорошо известна.

Первое эссе «Столица и провинция: два пути понимания жизни» было написано для сборника «Москва: территория 2000». Работа об иконе Георгия Победоносца, хранящейся в Русском музее (этот святой был покровителем Великого Новгорода, а после его покорения Москвой как трофей перекочевал на герб Московских князей) была опубликована в журнале «WAM» («World Art Музей», № 4 за 2003 г.), правда, без первой трети. Позже, уже целиком, оно было напечатано в альманахе “По прихоти судьбы”, изданном в Нью-Йорке (2006 г.).

В этой книге работа воспроизводится в отчасти сокращенном виде. Убрана большая часть прямых пересечений с другими эссе.

Прежде чем приступить к сути, мне, наверное, следует пояснить, что в этих моих заметках речь будет идти не о Москве как городе – мегаполисе, а лишь как о том месте, где пребывает верховная власть, чиновники, осуществляющие эту верховную власть, где формируется и формулируется их понимание, что такое «хорошо», а что такое «плохо», что полезно для всей страны, а что должно быть искоренено быстро и без всякой жалости.

Пару раз за последние годы, бывая на литературно-философских конференциях, в частности в Воронеже и Екатеринбурге, я столкнулся с почти маниакальным по закомплексованности противопоставлением Москвы и провинции. Причем тему эту мало кто обходил. Мне такой взгляд показался утрированным, пережатым; в конце концов, я знаю немало людей, которые, переехав из провинции в Москву, без особых проблем нашли себе здесь место. С другой стороны, и из Москвы в провинцию, правда, в более ранние, еще советские, годы перебрались трое моих близких знакомых, и им тоже жилось там вполне неплохо. Обдумывая все это, я перечитал одну собственную, еще двадцатилетней давности, работу и вдруг обнаружил, что выводы, которые из нее следуют, совершенно черно-белые, манихейские, в общем, куда более резкие, чем все, что я слышал на вышеупомянутых конференциях. Надо сказать, что это меня отчасти поразило.