47. Православная догматика не ставит вопроса об отношении во Христе искушаемости к безгрешности. Но согласно с её духом, posse peccare и возможность выбора между добром и злом безусловно не приложимы к Иисусу Христу. В этом отношении характерны, и неизменны для православного богословия слова св. Иоанна Дамаскина, который считает невозможным говорить собственно о мнении и выборе в Господе, потому что Господь по природе имел как расположение к прекрасному, так и отвращение к злому [238]
. Православная догматика в безмужнем зачатии Христа видит одно из оснований Его безгрешности и на Его человеческую святость смотрит, как на откровение божественной [239]. — Но отвергая во Христе возможность выбора между добром и злом и греха, православное богословие признает внутреннюю действительность искушений Иисуса Христа и свободу Его человеческой воли. В объяснение такого сочетания невозможности· греха, с одной стороны, свободы воли и действительности искушений, с другой, можно заметить, что как свобода, воли, так и действительность искушений не совпадают с выбором между добром и злом. Если бы искушение состояло только в обольщении злом, то, конечно, для действительности искушения был бы необходим действительный выбор между добром и злом. Но искушение возможно при отвращении ко злу, на основе немощей и страданий в качестве ограничения воли и страданий веры, в смысле подвига послушания. Говоря иначе, допущение может относиться к альтернативе действий, из которых каждое само по себе может быть безгрешным и чистым. Так искушение первых людей относилось к их свободе вкушать или не вкушать от плодов запрещенного дерева. Само по себе вкушение плодов, конечно, нс было нравственно–нечистым, поэтому и естественное желание плодов этого дерева не было греховным [240]. Тем более в применении ко Христу Иисусу отвлеченный вопрос о posse et non posse peccare теряет всякое значение. Дело в том, что уничижение Иисуса Христа было актом Его свободы: все Его страдания и ограничения, даже естественные страсти и самая смерть были Его свободным делом [241]. Наши страсти, по словам св. Иоанна Дамаскина, были во Христе и сообразно с естеством и превыше естества. Сообразно с естеством страсти возбуждались в Нем тогда, когда Он позволял плоти испытывать то, что было ей естественно; а превыше естества потому, что в Господе то, что было естественно, не предшествовало Его воле, ибо в Нем не созерцается ничего вынужденного, но все добровольно. Ибо желая Он алкал, желая жаждал, желая боялся, желая умер [242]. Посему Христос не только добровольно покорялся воле Божией, когда она от Него требовала ограничений и страданий и даже смерти (Иоан. X, 17. 18), но Он добровольно покорился самым условиям человеческой жизни и всегда мог бы стать выше их [243]. Он не только свободно, предавал душу Свою, но действительно мог бы для удовлетворения голода Своего обратить камни в хлебы и пр. Таково было отношение свободы Христа к ограничениям и страданиям жизни, как к основе Его искушений. Так искушения Иисуса Христа имеют позади себя выбор, но это был не выбор между добром и злом, а выбор между славою и уничижением. Объясняя смысл искушений, этот выбор еще не уясняет силы искушений. Однако свободные по своему происхождению, ограничения и страдания были естественны по своей действительности [244]: человеческое естество Христа жило, чувствовало, желало и действовало по общим законам человеческого естества. Действительность влечений и страданий, к которым относились искушения была естественною. Посему во Христе возможно было естественно–человеческое желание, противоположное Его свободному самоопределению и противное воле Отца [245]. Как противное воле Отца, естественное желание не могло быть усвоено свободным решением Христа, Он не мог сказать иначе, как только:ГЛАВА ТРЕТЬЯ
О значении и нравственно–принципиальном смысле искушений Господа Иисуса Христа в пустыне и об их отношении к искупительному подвигу земной жизни и общественного служения Христа.
§ 1.
О значении и смысле искушений Господа Иисуса Христа в пустыне.