Искусник

Своею броской внешностью Пухначёв живо напомнил красавчика Делона в роли полицейского – те же потертые джинсы и желтая кожаная курточка, из-под которой выглядывала снобская рубашка бледно-синей расцветки. Тот же чеканный профиль стыл бесстрастно и упрямо, губы и кулаки сжаты…

– Сейчас, сейчас, Антоша… – беспомощно засуетилась девушка. – Да что же это такое! – в отчаяньи она изо всех сил вжала пимпочку сигнала с выдавленной ладьей.

От резкого гудка, раздавшегося ниоткуда, полнолицый дернулся, как вспугнутый кот, и Пухначёв, пользуясь моментом, тут же врезал ему – коротко, без замаха.

– Антон! – по-заячьи крикнула Лида, бешено крутя ручку в дверце напротив. – Антоша!

Пища от ужаса, девушка бросила «Жигуленок» в узкий прогал между «Волг» – машинка гладко скользнула, как затвор в смазанных пазах. По лицу Антона, размягчая жесткие черты, скользнула улыбка узнавания. Шарахнувшись, он увел голову от мощного хука справа, и подсёк молодчика в черном.

– Прыгай! – завопила девушка, трясясь в ознобе, как панночка из «Вия». – Скорее!

Пухначёв, скалясь от мгновенного напряга, нырнул в окно. Машинка натужно крякнула, а мужчина просипел:

– Гони!

Движок испуганно взвыл, покрышки шаркнули – и за стеклом шатнулись «манекены». Хлопок выстрела растворился в реве мотора, зато боковое зеркальце брызнуло осколками, оставляя по себе скорбный шпенёк.

– Ой, мамочки! – сдавленно причитала Лида. – Ой, мамочки!

Вжимая голову в плечи, она вывернула руль, виража вокруг усохшей клумбы, и погнала «Ладу» темной аллеей.

– Не стоило тебе вмешиваться, – прокряхтел Антон, затягивая ноги в тесный салон.

– Ну, конечно! – огрызнулась девушка. – А что стоило? Сидеть и дожидаться, пока тебя убьют? Как скажешь что-нибудь…

– А если бы убили тебя? – негромко укорил ее Пухначёв.

Лида сердито засопела, хотя в груди разливалось благодарное тепло, а к глазам подступила горючая влага.

– Это кто, вообще? – неловко пробормотала она. – Бандиты?

– Ну-у, можно и так назвать, – с грехом пополам извернувшись на сиденье, мужчина прикрыл своей пятерней изящную конечность, вцепившуюся в рычаг переключения скоростей. – Спасибо, Лидочка.

Часто моргая, Лида свернула к Ростокинскому проезду, пустынному в поздний час. «Как же мне надоели все эти тайны! – подумала она, ожесточенно вертя баранку, и мстительно прищурилась: – Допрошу с пристрастием! Расколешься, как миленький…»

– Куда… теперь? Домой?

– В мастерскую! – выдохнул Антон.

С затихавшей Кропоткинской девушка вырулила в переулок Островского, берегший шаткое безмолвие. «Лада» миновала сводчатую арку и скрипнули тормозами у старого четырехэтажного «теремка».

– Зайдешь? – с потаенной надеждой спросил Антон.

– А ты как думал? – в Лидином голосе звучала притворная ворчливость, плоховато скрывавшая чудеснейшее, пьянящее предвкушение. – Меня всю колотит просто!

Покинув машину, она зябко ухватила себя за плечи, и «Пух» торопливо обнял ее, привлек к себе, вдыхая тонкий аромат девичьих волос, живой и нежный.

– Пошли быстрее, а то еще дед увидит, – Лида потянула Антона к подъезду.

– Да он спит уже, наверное…

– Ага! Плохо ты его знаешь!

В гулком парадном отчего-то пахло сгоревшими свечами, и таился теплый полумрак – высокие окна цедили скудный свет с улицы, расколотый ломким нахлестом ветвей. Ноги привычно угадывали истертые мраморные ступени, а запахи постигались слой за слоем, от площадки к площадке.

Второй этаж пропах турецким табаком, сладковатым и тёрпким – иллюстратор Чернов, запойный курильщик, почти не выпускал изо рта пенковую трубку. На третьем витал коньячный дух, а из вечно незапертой двери ваятеля Жагрина тянуло сырой глиной.

Лида обогнала Антона, замирая на узкой лестнице к мансарде – и мигом дождалась нахальных рук, бесстыжих и жадных.

– Ты что? – горячо вытолкнула она. – Перестань! Антон! Ну, Анто-он…

В двери мастерской девушка не вошла – Пухначёв внес ее, подхватив на руки, и бережно уложил на старый, развалистый диван.

– Ты бессовестный… – бормотала Лида, неловко справляясь с пуговками и дрожа, словно от сильного холода.

– Ага! – с удовольствием соглашался Антон.

– Ты непристоен…

– Ага…

– Я люблю тебя…

…Шестеренки времени замедлили мерное, расчисленное круженье, прерывая извечный ход. Застыл весь белый свет, погруженный в вязкую недвижность, будто в крепкий сон.

«Хорошо как…»

Девушка томно шелохнулась. Просто, чтобы доказать притихшей вечности – она вернулась из сладкого забвенья. Дремотно вскинув ресницы, Лида глянула за обширное окно, промытое вчерашним дождем. Ночь. Открытый космос жался к стеклам – далекие миры мерцали свысока, пугая и маня.

Девичий носик тихонько втянул сквознячок, угадывая наплывающий букет – волглый запашок сохнущих холстов, заварную липкость осетрового клея, щекотную нотку растворителя.

– Ты спишь? – шепнула Лида.

– Не-а.

– А что ты делаешь?

– Думаю.

– О чем-то? – девушка игриво пощекотала Антошкино ухо. – Или о ком-то? Обо мне, да?

– Обо всем сразу, – Пухначёв смешно наморщил нос. – О тебе, обо мне… Плюсом – о кораблях, о сургучных печатях, о королях и капусте…