Джина провела рукой по голове, где находились имплантаты. Послушайся она Марка и зайди поглубже – тоже бы, наверное, выдала нечто столь же извращенное.
Людовик в спальне заворочался, но не проснулся. Пойти, что ли, и привести его, чтобы проверить, выдержит ли он просмотр этой открытки с темной стороны? Когда он вдруг объявился в подвале у этих «Шею в петлю», то она не знала, плакать ей или смеяться.
На эти вопросы она не могла ответить; тогдашнее состояние не способствовало объяснениям.
Господи! Он ударил по рулю авто обоими кулаками – раз, второй, третий – так, что вся машинка затряслась, словно кусок дерьма, каковым и являлась.
Она снова обернулась на дверь в спальню. Чего надо? Как для начала насчет сорока семи миль через звук, режущий не хуже колючей проволоки? До вещей по-настоящему смертельных мы доберемся позже. Потому что мы делаем то, что делаем, и делаем, потому что можем.
Вдруг ей стало стыдно – и за себя, и за «Шею в петлю».
Не особенно убедительно – ни тогда, ни сейчас. Что она с ними сделала? Она-то знала, что она сделала. Круто забрала их, сама, как хотела, каждого по отдельности и всех вместе. Не дожидалась, пока они смогут отдать мелодию как дар, а выжимала из них все, на что они были способны, а когда они совсем иссякли – прижала и выдавила еще, насилуя их музыкой, а не играя вместе с ними. Уже не искусница вместе с Флавией, Доркасом, Томом и Клаудио, а нечто совершенно иное…
Она снова посмотрела на пустой экран, и в голове мелькнул призрак исчезнувшего узора.
– Ну и ну, – вырвалось у нее. Теперь было совершенно ясно, и где был Марк, и где Вальжан, и где это треклятое видео – уже спущено в общее пользование, повсеместно…
Она еще чуть помедлила, снова оглянувшись на дверь в спальню. Не приди они сюда, в квартиру Марка, возможно, она бы давно разбудила Гейба. Но тот сам сказал, что не знает, где она живет, и ему не хотелось ехать к ней аж в Резеду. Значит, в следующий раз им точно светит очередной Голливуд-Шериот.
Без вопросов.
«Все нормально, вертун, – подумала она. – Тебе больше не придется вызываться меня спасать».
На мониторе она оставила записку:
Ему снилось, что Ривера отправил его к своим костоломам в медицинское отделение вживлять гнезда, и они принялись за него без всякого милосердия – долотами и сверлами, которые они вбивали ему в голову паровым молотом, жутко свистевшим при любой задержке. Он ощущал, как их инструменты вгрызаются в его череп, лицо, шею, проходят насквозь во внутренние полости…
Он рывком поднял раскалывающуюся голову и осмотрелся. Нет, он по-прежнему в пентхаусе. И, судя по освещению, на улице уже день.
– Ну и гадский сон, – пробормотал он и принялся массировать голову. Конечно, сон, так его растак, ведь если бы Ривера отдал его в лапы медикам, то и проснулся бы он у них в отделении. Скорее всего.
Тут ему на глаза попалась пустая бутылка, стоящая возле монитора с опустевшим экраном, и Кили застонал. Черт, да он счастливчик, что не помер от этого. Алкоголь его никогда не заводил. С трудом припоминалось, что напиться почему-то показалось ему неплохой идеей. Ага, приставить ружье к лицу и спустить курок пальцем ноги – тоже весьма умная затея.
И тут его совершенно оглушил свист, едва не опрокинув со стула. Экран уже не был пуст: оттуда, из своей сдвинутой комнаты без потолка на него смотрел Марк. За его спиной все так же бурлили облака.
– Дверь открыта. Выметайся отсюда скорее.
– Когда я оживу, обязательно об этом подумаю, – сказал Кили. – Пока я не…