Искусница

— Бывают ведь безлунные ночи, — стоял на своем Арилье. — А еще случаются пасмурные дни. Что будет с тенью, если солнце скроется за тучами?

— Мой отец не так глуп, как тебе бы хотелось, — важно ответила Енифар. — На этот случай он оставил возле дерева летающие огни. И тень всегда там, когда бы ты ни пришел.

— Но ведь это убийство, — сказал Арилье.

— Убийство?

— Конечно. Тот, кто не может отойти от дерева — погибает.

— И что плохого в убийстве?

— Оно отнимает жизнь.

— Жизнь все равно прекращается, рано или поздно… Так рассуждают все тролли, я проверяла. Но ты прав насчет отнятых жизней. Когда я потом побывала рядом с тем деревом, то увидела множество разных скелетов. И там был скелет одной горбатой старухи. Я его сразу узнала, точнее, мой отец узнал, потому что у этой старухи был говорящий горб. И она носила в этом горбу все свои воспоминания.

— Ты сама это придумала?

— Так говорил мой отец.

— Но ведь своего отца ты тоже придумала?

— У меня, несомненно, был какой-то отец, — сказала Енифар. — Что бы там я ни придумывала. Так?

— Да. У тебя был отец.

— Отлично! Хоть в чем-то мы пришли к согласию. И мой отец был троллем. Да?

— Наверное. Если ты действительно тролленок.

— Я не намерена показывать тебе мой хвост, — предупредила Енифар. — Это слишком личное.

— Мне не хочется ничего слышать о твоем хвосте, — сказал Арилье. — Если я решусь удочерить тебя, мне бы не хотелось знать про такие вещи. Ни один эльфийский ребенок…

— Остановись! — воскликнула Енифар. — Здесь нет никаких эльфийских детей! Ты и сам скоро будешь признан троллем.

Арилье посмотрел на Енифар с ужасом:

— Надеюсь, этого не произойдет.

— Надеюсь, это произойдет! — возразила она. — И тогда мы с тобой будем по-настоящему родней.

— Расскажи еще что-нибудь о своем отце, — попросил Арилье. — Хочу отвлечься.

— Ты ведь все равно мне не веришь.

— Это не имеет значения. Ты интересно рассказываешь.

— Послушай, Арилье, у меня был отец. Настоящий отец. Если бы его не было, он не снился бы мне во сне. А он снится. Во сне мы вместе бродим по миру, он показывает мне разные диковины, а иногда и создает их для меня. Просто чтобы насмешить. Такое только отец для дочери делает.

— А что может насмешить тебя, Енифар?

— Когда я жила в деревне со своей так называемой матерью, — сказала девочка задумчиво, — я вообще не понимала, что такое смех. Люди не умеют смеяться. Они вот эдак трясут животом и кашляют, вот и весь их смех.

Арилье с интересом посмотрел на Енифар.

— А как, по-твоему, смеются тролли?

— О, — прошептала она таинственно, — я поняла это во сне. По-настоящему я хохотала только когда мне снился отец. Троллиный смех тебя пропитывает, как жирная подливка мягкую булочку. В тебе все дрожит и вибрирует, и весь мир вокруг начинает смеяться, — вот так смеются тролли, понимаешь? И ты еще не хочешь быть с нами!

— Я уже с вами, — пробормотал Арилье.

— Да брось ты, — она махнула рукой в досаде, — ты ведь скучаешь по людям. Да?

— Я сражался с ними бок о бок, — сказал Арилье, — я жил в замке, у меня там остались друзья. Мне трудно не скучать по ним.

— А я разве не в счет? — обиделась Енифар. — Я твой самый лучший друг.

Он коснулся ее руки.

— В этом я никогда не сомневался, Енифар. Лучше расскажи еще про отца.

— Ну, мой отец, например, рисовал для меня картинки. Проводил пальцем по воздуху, и появлялись всякие светящиеся фигурки — бабочки, собаки, птицы с растопыренными хвостами. Они оживали и улетали.

— Улетали?

— Да, все улетали, даже собаки. Можно было протянуть руку, и они нанизывались на нее, как кольца, ведь у них были только контуры. Отец говорил, что есть такие миры, где у всех существ нет серединки, одни лишь очертания. И там все прозрачное, все летает — потому что без тел все существа ужасно легкие, — и еще светится. Вот такой удивительный мир. Отец мечтал создать его.

— Твой отец может создавать миры?

— Любой отец может. Когда у тебя будут собственные дети, ты это поймешь. А однажды мы с отцом шли по берегу большой реки и увидели на дне большой длинный дом. И там жили рыбы с человеческими лицами. Точнее, это были рыбьи лица, но очень осмысленные. Они разговаривали друг с другом разными пузырьками. У них изо рта вылетали слова. Уже готовые и толстые.

— Толстые?

— Да, это были такие мясные слова, и их можно было съесть. Мы с отцом сели на берегу и все утро ловили слова и ели их, а под конец обожрались и заснули с набитыми животами. Но поскольку мы заснули посреди моего сна, то я проснулась. И это оказалось хуже всего! В тот день моя так называемая мать избила меня розгами — вот здесь и здесь, видишь? Остались шрамы.

— За что она тебя избила?

— Ну, она все время это делала, потому что я отказывалась работать. Но посуди сам! Я — знатного рода, более знатного, чем даже эти богатые и красивые троллихи, и вдруг какая-то крестьянка хочет, чтобы я отчистила бочку после селедки! Да она сумасшедшая. Это все признавали.

Арилье смотрел на тонкие смуглые ручки, пересеченные белыми шрамиками.

Кем бы ни была та крестьянка, Арилье не желал ей ничего хорошего.