Искусственный интеллект

Подобное упрощенное мышление машины можно назвать своего рода рефлекторным мышлением, которое достаточно далеко от мышления в собственном смысле слова и тем более от творчества. Человек с помощью машины может воспроизводить операции, действия, даже очень сложные, но не то, что за ними стоит и их обусловливает. ЭВМ накапливает объективную информацию, но в нее не могут быть включены цели и планы, надежды и ожидания. Без этого картина реальности может быть лишь ее упрощенной схемой. Психика человека несводима к его лишь внешнему поведению, и пока человек не расшифрует собственную психику, говорить о машинном творчестве преждевременно. Машина способна взять на себя большинство рутинных операций и обеспечить недоступную для человека скорость действий, но не может выйти за назначенные ей пределы и не может предложить какой-то иной, новый ответ на ту или иную, даже типовую, ситуацию. ЭВМ не осознаёт свои действия и не может вмешаться в них. У нее нет той структуры, которая человеку обеспечивает наличие собственно человеческого сознания: наряду с «я» действующим и сознающим присутствует и «я» самоосознающее. Человек может говорить о своем сознании, когда осознаёт себя сознающим. Иначе говоря, сознание есть живой диалог между «мозгом-деятелем» и «мозгом-наблюдателем» деятельности. И потому интеллект, с одной стороны, и манипулятор стереотипными схемами, с другой, — по сути и в принципе различны. В известной степени использование понятия «интеллект» по отношению к машине выступает как преимущественно метафора, а не однозначный термин. Только с известными оговорками можно согласиться с тем, что ЭВМ, обладающая способностью быстро и точно совершать некую совокупность операций с информацией, имеет то, что формально можно определить как интеллект.

Конечно, человек в своем поведении часто осуществляет множество автоматических (неосознаваемых и не окрашенных эмоционально) действий. Мы, как правило, не задумываемся над теми своими действиями (и не переживаем их), которые выполняем по привычке. Хотя осознаём и внешнюю цель действия, и способ ее достижения. Утром, например, мы встаем, включаем плиту, делаем себе кофе. Мы обычно делаем подобное, что называется, на автомате, не задумываясь, в какую руку берем чашку, в какую банку с кофе и т.д., т.е. не контролируем действия в микропоследовательности их составных элементов. Нам действительно нет нужды задумываться над привычными действиями, над тем, что хорошо именно своим автоматизмом — например, дыханием (над этим мы задумываемся лишь в том случае, когда, например, практикуем дыхательные техники с целью «перепрограммирования» своего процесса дыхания для перевода его на нужный режим) или хождением (кроме случаев, когда мы, например, после снятия гипса на сломанной ноге вынуждены как бы заново учиться ходить).

Однако ученый, по профессии своей отличающийся от «обычного человека» тем, что время от времени задумывается над обычными действиями и вещами, над их причинами, смыслом и последовательностью, задается вопросами «что» и «как» мы делаем. Что это лично ему дает? Начинает ли он производить эти действия быстрее? Как правило, нет, ибо утрачивается их автоматизм. Может быть, эффективнее? Вряд ли, ибо часть энергии уходит не на действия, а на «бесцельное» их прослеживание и осмысление. Тогда зачем ему это?

В том-то и дело, что понимание действительных причин этих якобы ненужных размышлений принципиально недоступно машине, поскольку ей, в отличие от человека, нет необходимости составлять программы подобных действий, в основе которых лежит антиципирование нужного результата. Автоматизм привычных человеку действий теряет смысл и ценность, когда возникает необходимость передать наши функции другому (например, той же машине): тогда-то мы и оказываемся вынуждены задуматься над содержанием и порядком наших действий. Этот другой (который может быть из другой экзистенциальной традиции или даже другой цивилизации) не умеет совершить подобные действия интуитивно (на автомате), как мы. Ему-то мы и должны разложить наши действия «по полочкам». В результате сделает ли машина эти действия лучше нас? Вряд ли. Но зато быстрее — наверняка. Она делает те же операции, что и мы, но разложенные на десятки или сотни мелких последовательных этапов; однако делает это в тысячи раз быстрее, чем мы. Затем она нам и нужна. Мы можем то, что она, но мы — медленнее. Она — не лучше нас, но — быстрее.. Значит, главный критерий здесь — скорость. Однако ни в науке, ни в искусстве скорость, как правило, не является ни решающим фактором, ни решающим критерием.