Читаем Искусство и наука танцевально-двигательной терапии. Жизнь как танец полностью

Мой личный пример красноречиво демонстрирует ненамеренное влияние культурных факторов на теорию, а затем и на практику. В период обучения мы с группой практиковали парное упражнение «толкай-сопротивляйся», выполнение которого было частью работы над усилием веса (Moore and Yamamoto, 1988). Каждый студент по очереди собирал все свои силы и затем пытался столкнуть преподавателя, чтобы добиться независимости в отношениях с ней. Из всех пятнадцати студентов я – единственный человек азиатского происхождения – не смогла противостоять и надавить так, чтобы заставить преподавателя потерять равновесие. Обсуждая упражнение, все критиковали меня за неспособность эффективно сконцентрировать силы. До этого моя мягкость уже неоднократно отмечалась. Однако именно в этот раз кто-то заметил: «Возможно, Мег пасует перед авторитетами». Я чувствовала себя белой вороной, изгоем, ведь в рамках теории ТДТ на меня был навешен ярлык – человек с дефектными двигательными особенностями. И я начала задаваться вопросом, есть ли мне место в этой области. Но тут свое мнение высказал другой преподаватель: «Знаешь, у меня тоже есть азиатские корни. Нас ведь всегда учили слушать старших, не ставить под сомнение авторитет родителей. Возможно, все дело именно в этом».

Такое признание значимости этнических особенностей в отношениях расширило мое понимание движений и смысла самого упражнения. Я поняла, что мой бессознательный психофизический габитус (Chang, 2006) следовало понимать не как дефектный, а как выражающий культурные ценности американцев азиатского происхождения. Осознав это, я почувствовала понимание и больше не считала свои особенности (обусловленные расой и культурой) каким-то недостатком или патологическим отклонением.

Рассказанная история демонстрирует, до какой степени интерпретация двигательного поведения зависит от культурного контекста и жизненного опыта наблюдателя, как часто «культура интернализируется и выражается на невербальном уровне» (Schelly-Hill, Goodill, 2005). Поскольку наблюдение за движениями происходит в определенное время, в определенном месте, в конкретном историческом и культурном контексте, для более глубокого понимания смысла движений такой социальный контекст должен быть правильно учтен (Birdwhistell, 1970). Моя история показала, как едва заметные формы монокультурного этноцентризма (Sue, 2003) – уверенность в том, что твое мировоззрение является образцом для всех других, – искажают интерпретацию движений и личностных характеристик. И я говорю не об осознанной и злонамеренной дискриминации, а о культурной обусловленности, диктующей то или иное мнение, интерпретацию в зависимости от психофизического габитуса человека (Chang, 2006).

<p><strong>Наблюдение движений и психофизический габитус </strong></p>

Метод анализа движения Лабана (Von Laban, 1975) – одна из систем, одобренных Американской ассоциацией танцевальной терапии (American Dance Therapy Association, 2006) для послевузовского образования. Однако исследований, которые бы доказывали универсальность системы Лабана для любых культурных контекстов, почти не проводилось[66]. «Система усилий-и-формы является развитием созданного Рудольфом фон Лабаном метода анализа европейских двигательных паттернов ХХ века. Однако, учитывая требования, предъявляемые к культурным и кросс-культурным исследованиям, какой-то одной системы всегда будет недостаточно» (Desmond, 1997, p. 50). Теоретик танца Джейн Дезмонд считает, что наблюдение за движениями должно обязательно включать как индивидуальный (физический) микроуровень, так и социокультурный (исторический, идеологический макроуровень.

В результате одного предварительного феноменологического исследования (Tepayayone, 2004) было выявлено, что культурные различия влияют на интерпретацию качества движений, личности движущегося и двигательного поведения. Выяснилось, что когда двигается/танцует представитель одной культуры, а наблюдает за ним представитель иной культуры, то у последнего возникаю трудности в оценке и анализе того, что он видит. Более того, культурные образы, связанные с танцем, сильно опосредуют восприятие движения. Пример: «Традиционное качество движений представителей азиатских культур, а также в бразильских танцах можно описать как карнавальное» (Tepayayone, 2004, p. 86). Хотя наблюдатели осознанно использовали когнитивный метод – анализ движения Лабана, – они все равно добавляли эмоциональной оценки в свои суждения. Например: «От бразильских движений они чувствовали дискомфорт и головокружение» (ibid., p. 91). Наконец, выяснилось, что на интерпретацию инокультурных танцев/движений влияли уровень культурной осознанности, жизненный опыт и этнические/расовые особенности наблюдателей.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Песни, запрещенные в СССР
Песни, запрещенные в СССР

Книга Максима Кравчинского продолжает рассказ об исполнителях жанровой музыки. Предыдущая работа автора «Русская песня в изгнании», также вышедшая в издательстве ДЕКОМ, была посвящена судьбам артистов-эмигрантов.В новой книге М. Кравчинский повествует о людях, рискнувших в советских реалиях исполнять, сочинять и записывать на пленку произведения «неофициальной эстрады».Простые граждане страны Советов переписывали друг у друга кассеты с загадочными «одесситами» и «магаданцами», но знали подпольных исполнителей только по голосам, слагая из-за отсутствия какой бы то ни было информации невообразимые байки и легенды об их обладателях.«Интеллигенция поет блатные песни», — сказал поэт. Да что там! Члены ЦК КПСС услаждали свой слух запрещенными мелодиями на кремлевских банкетах, а московская элита собиралась послушать их на закрытых концертах.О том, как это было, и о драматичных судьбах «неизвестных» звезд рассказывает эта книга.Вы найдете информацию о том, когда в СССР появилось понятие «запрещенной музыки» и как относились к «каторжанским» песням и «рваному жанру» в царской России.Откроете для себя подлинные имена авторов «Мурки», «Бубличков», «Гоп со смыком», «Институтки» и многих других «народных» произведений.Узнаете, чем обернулось исполнение «одесских песен» перед товарищем Сталиным для Леонида Утесова, познакомитесь с трагической биографией «короля блатной песни» Аркадия Северного, чьим горячим поклонником был сам Л. И. Брежнев, а также с судьбами его коллег: легендарные «Братья Жемчужные», Александр Розенбаум, Андрей Никольский, Владимир Шандриков, Константин Беляев, Михаил Звездинский, Виктор Темнов и многие другие стали героями нового исследования.Особое место занимают рассказы о «Солженицыне в песне» — Александре Галиче и последних бунтарях советской эпохи — Александре Новикове и Никите Джигурде.Книга богато иллюстрирована уникальными фотоматериалами, большая часть из которых публикуется впервые.Первое издание книги было с исключительной теплотой встречено читателями и критикой, и разошлось за два месяца. Предлагаемое издание — второе, исправленное.К изданию прилагается подарочный диск с коллекционными записями.

Максим Эдуардович Кравчинский

Музыка