Искусство и наука

Павзаний, как вы легко можете заметить, называет источники, вытекающие из Фермопил, самыми синими водами, которые он когда-либо видел; и если вы представите себе Люцернское озеро текущим внутрь страны от Артеми, то получите ясную, полезную и во всех серьезных отношениях точную картину той местности, в которой лучший герой греков должен был, по их мнению, умереть. Вы можете также не без пользы вспомнить, что Моргартен – эти Фермопилы Швейцарии – находится у небольшого озера Эжери, менее чем в десяти милях от этой Альтдорфской бухты, и что Геркулес Швейцарии родился среди этих Фракийских утесов.

Если далее вы вспомните, что алкиона действительно видели летающим над синими волнами этих источников, словно одну из волн этих вод, выхваченную и освещенную солнцем, и что чайки посещают утесы, то увидите, как физические условия видоизменяют смысл слов каждого мифического сказания.

Я не могу выразить вам, до какой степени мне кажется странным – и с каждым днем все страннее, – то обстоятельство, что я не могу найти о таких памятных местностях, как эти, ни одного рисунка, ни одного определенного отчета, на которые я мог бы вам указать, но должен, насколько могу, выяснять и воспроизводить их образ для вас по тем отрывочным подобиям их, какие представляет нам Швейцария. Ни один благородный англичанин не может пройти курса общественной школы без того, чтоб не слышать о Фракии; и однако же я думаю, что мы можем лучшее составить себе понятие о формах гор на луне, чем о горе Эта. И что сделало искусство, чтоб помочь нам? Сколько имеется видов гор Скиддау или Бенвенсо на одну Эту – да и одна едва ли есть? И когда английский джентльмен становится покровителем искусства, он пользуется своими слугами-художниками, чтоб заставлять их рисовать себя и свой дом; когда Тёрнер в молодости старался запечатлеть в нашем уме мифологию и нарисовать нам картину греческих сцен, влагая всю свою мощь в усилие постичь их, благородные эти картины остались в его галерее; и чтоб добыть себе кусок хлеба, ему приходилось рисовать поместье такого-то эсквайра с поданной каретой, с беседкой и с самим эсквайром, отправляющимся на охоту.

Если б, действительно, этот эсквайр сделал свое поместье достойным кисти художника и, оставаясь в нем, сделал бы и жилища или, как их называют, фермы своих крестьян тоже достойными этой кисти, то он наглядно истолковал бы нам сказание о Алкионе.

Но вы должны сразу и без всякого истолкователя сами чувствовать, как много значения вложено в эти дивные слова Симонидов, написанные за шестьсот лет до Рождества Христова: «Когда в дикие зимние месяцы Зевс дарует мудрость тишины». Да, сколько поучительного для нас в этом изображении прошлых дней и в том, что есть истинного в них и для наших дней и для дней грядущих, – а именно, что совершенная домашняя любовь не только вьет свое гнездо на волнах, но что даже волны для этого утихают.

200. Это, повторяю, верно для всех народов, жаждущих мира и любящих его среди треволнений! Но какое сказание создадим мы, какое существо, из живущих на земле или на воде, подыщем мы, для символа нашего положения в современной Англии? Какой горемычной птице уподобимся мы, делающие главным предметом нашей жизни раздор и беспокойство, изгоняя наших жен и дочерей из гнезд, чтоб они зарабатывали себе хлеб?

Строго говоря, мы даже не имеем и гнезд, из которых могли бы изгнать их. Я был страшно поражен на днях, услышав от одного крупного землевладельца (хорошего человека, делающего всевозможное для своих съемщиков и строящего для них новые коттеджи), что лучшее, что он может для них сделать, при современных условиях заработной платы и проч., это дать им хорошо осушенную землю и пустые голые стены.

«Я принужден, – сказал он мне, – отказаться от всякой мысли о чем-нибудь художественном, и даже при этом я теряю значительные суммы на каждый построенный мною коттедж».