Искусство и наука

«Один из моих друзей, доктор, был вовлечен в толпу в Кеннингтоне, в тот памятный вечер, когда ожидалась громадная стачка чартистов[89] и сам Людвиг Наполеон был вооружен палочкой полицейского для поддержания порядка. Мой друг заметил в толпе молодого человека приятной наружности, который казался одним из ее руководителей. Постепенно толпа сближала и наконец сблизила их так, что они очутились вместе, и добрый доктор мог обменяться несколькими словами с этим горячим вожаком. К великому удивлению моего приятеля, оказалось, что яростный молодой чартист зарабатывал средства к существованию, и притом очень большие, рисованием гербов на экипажах. Теперь представьте себе, что предприятие, которое этот юноша принимал так близко к сердцу, увенчалось бы успехом, чартизм одержал бы верх, в таком случае спрашивается, что сталось бы с его рисованием гербов на экипажах? Я думаю, что добрый доктор высказал эту мысль молодому человеку и что он выслушал ее с негодованием. Я должен, таким образом, признать, что полезное, даже с точки зрения личного эгоизма, гораздо меньше затрагивает политические мнения и желания, чем это можно было бы предположить с первого взгляда. В самом деле, я решился бы даже утверждать, что никакие великие перемены никогда не совершались в этом мире из эгоистических мотивов. Самоотверженное чувство, которое многие благоразумные народы силятся презирать, и является господствующим стимулом в деле народных побуждений и народных деяний».

209. Последнее замечание было бы вполне верно, если б Хелпс сказал: «Никакие великие жизненные перемены». Перемены разложения всегда порождаются эгоизмом, например, многие перемены в вашем современном образе жизни и значительные изменения вашего нравственного характера порождены вашими барышами от торговли железом. И я иначе объяснил бы героизм молодого чартиста и сказал бы, что 10 апреля им руководило более глубокое эгоистическое чувство: упразднением лордов он надеялся приобрести для себя нечто гораздо большее, чем денежные выгоды от рисования гербов; и что к этому рисованию он не чувствовал особенного влечения и, может быть, совсем даже не чувствовал любви.

«Разрисуй мне мое оружие, – сказал Джотто, когда юноша бросил ему его белый щит, заметив, что он говорит словно один из бардов». Наши английские живописцы гербов чужды этого сознания, которое еще живо было в нем, как в одном из бардов.

Не виноваты ли тут отчасти и сами барды, не научившие своих Джотто за последнее время задачам геральдики и всякого рода высшей исторической живописи?

Нам предстоит сегодня рассмотреть, в чем состоит ее задача.

210. Я сказал, что задача исторической живописи при изображении животных заключается в том, чтобы отличить и запечатлеть то, что есть наилучшего и наиболее прекрасного в их образе жизни и в их формах, и так же точно при изображении человека ее задача состоит в том, чтоб запечатлеть все наилучшее в его делах и образе жизни и все наиболее красивое в его наружности.

Но этот путь жизни человека был длинен. И трудно знать его – еще труднее судить о нем; а отнестись к тому и другому с полным беспристрастием почти невозможно; хотя всегда можно исполнить это с любовью, которая не радуется несправедливости.