Искусство и наука

26. Предположим, что две молодые леди (я предполагаю, что их нет на моей лекции и что мы можем между собой говорить о них все, что хотим; а хотим мы всегда думать, что молодые леди благоразумнее, но не мудрее нас), итак, предположим, что две молодые девушки в зимнюю ночь отправляются на обсерваторию и что одной из них так хочется посмотреть на звезды, что она нисколько не беспокоится тем, простудится ли она или нет; но другая благоразумна, заботится о своем здоровье и смотрит на звезды, лишь поскольку ей не грозит опасность простудиться. По мнению Аристотеля, только первая из них, собственно говоря, заслуживала бы названия мудрой, а вторая была бы лишь благоразумной. Но, чтоб правильно судить, мы должны предположить, что обе они действовали при совершенно одинаковых условиях. Предположите, что обе они одинаково желают любоваться звездами; в таком случае тот факт, что одна из них останавливается, когда дольше любоваться опасно для ее здоровья, – указывает не на то, что она менее мудра, т. е. менее заинтересована в превосходных и дивных вещах, а что она больше владеет собой и потому способна помнить о том, что другая упускает из виду. Она также мудра и более чутка. Но представьте себе, что две девушки эти различны по своим природным наклонностям, что одна из них обладает более пылким воображением и сильнее увлекается этими превосходными и дивными вещами, так что самообладание вполне достаточное, чтоб заставить ее подругу, менее заинтересованную звездами, перестать любоваться ими, не в состоянии заставить ее, сильно заинтересованную звездами, оторваться от созерцания их; и вы бы сказали, что обе девушки одинаково разумны, но простудившаяся более мудра.

27. Пойдем дальше в нашем примере и вернемся к первому случаю, когда обе девушки одинаково желают любоваться звездами; предположим, что обе одинаково умеют сдерживаться, и, если б не было у них других побудительных причин, они одиноко любовались бы звездами и одновременно перестали наслаждаться их зрелищем; но вот одна из них более внимательна к своим близким, и, хотя лично она не побоялась бы простудиться, однако не решилась бы на это из опасения доставить лишние беспокойства матери. В силу этого чувства она первая покинет обсерваторию; но вправе ли мы сказать, что она только более благоразумна, а не более мудра, чем ее подруга? Это уважение к чувствам других, это понимание своих обязанностей по отношению к ним гораздо выше любви к звездам. Это умение постичь путем нашего воображения не огненных шаров и пространственных расстояний, а чувств живых существ, это понимание ею наших обязанностей и побуждают ее правильно поступать; но ведь это есть знание и восприятие таких вещей, которые более дивны и превосходны, чем сами звезды, уловить и чувствовать которые можно только при помощи более возвышенной мудрости.

28. Не злоупотреблю ли я вашим терпением, если сделаю еще одно предположение? Мы можем допустить, что зрелище небесных светил в равной степени пленяет обеих девушек, но производит на них различного рода впечатления. Предположим, что одна из них занимается отвлеченными науками и более или менее знакома с законами, объясняющими то, что она теперь видит; она по всем вероятиям будет главным образом заинтересована вопросами о расстоянии, о величине, о разнообразии орбит и силы света. Другая же девушка, предположим, не знакома ни с одной из этих наук, но знает, какое значение эти звезды имели для религий вымерших народов; она очень мало будет заинтересована арифметическими и геометрическими вопросами, но, вероятно, получит более глубокое впечатление, ясно увидев то, что служило предметом восторженного удивления для многих давно сомкнувшихся очей, и сквозь тот же мрак созерцая те же светила, какие созерцали и простодушные пастухи, и земледельцы, знавшие только восходившие и заходившие над их полями и горами огоньки необъятного небесного свода, но тем не менее видевшие в них настоящее чудо и проникавшиеся чувством глубокой благодарности за то, что только Верховный Руководитель мог соединить Плеяды в их отрадном влиянии или расторгнуть узы Ориона. Мне, конечно, излишне говорить вам, что в этой деятельности ума и сердца сказывается гораздо более благородная мудрость, чем при всевозможных работах, относящихся до анализа материи или измерения пространства.

29. Я больше не стану утомлять вас различными вопросами, но просто скажу вам то, что и вы в конце концов сочтете вполне верным, а именно, что мудрость – sophia – есть та форма мысли, в силу которой благоразумие становится бескорыстным, знание бескорыстным, искусство бескорыстным, ум и воображение бескорыстными. Благоразумие, знание, искусство, ум и воображение сами по себе являются отчасти ядовитыми; как знание, так и благоразумие и искусство придают известную напыщенность; но если к ним присоединяется мудрость, то все становится полно любви и милосердия, и это милосердие может быть синонимом мудрости.