«Искусство и сама жизнь»: Избранные письма

«Колыбельную» – в середине и две картины с подсолнухами – справа и слева, получится своего рода триптих. И тогда оранжевые и желтые тона головы станут ярче от соседства желтых створок. И тогда ты поймешь, чтó я писал тебе по этому поводу: я задумал сделать ее частью убранства, как, например, в каюте корабля. Тогда, при увеличении размера, общее исполнение приобретает смысл. Средняя рама будет тогда красной. А подсолнухи рядом с ней будут окантованы рейками.

Вот увидишь, это обрамление из простых планок выглядит неплохо, и такая рама обходится очень дешево. Может быть, стоит сделать такое же обрамление для зеленых и красных виноградников, сеятеля и распаханной земли и интерьера спальни.

Вот новая картина 30-го размера, опять банальная, как одна из тех базарных хромолитографий с вечными зелеными гнездышками для влюбленных.

Толстые стволы, покрытые плющом, земля, также покрытая плющом и барвинком, каменная скамья и куст роз, белеющих в холодной тени. На переднем плане – растения с белыми чашечками цветков. Всё в зеленом, фиолетовом и розовом.

Речь лишь о том, чтобы придать этому некоторый стиль, которого, к сожалению, недостает базарным хромолитографиям и шарманкам.

С тех пор как я здесь, запущенного сада с высокими соснами, под которыми растет высокая некошеная трава вперемежку с сорняками, хватает мне для работы, и я еще не выходил за его пределы.

Однако местность в Сен-Реми очень красива, и я, вероятно, понемногу начну совершать вылазки. Но когда я остаюсь здесь, врачу, разумеется, лучше видно, что со мной не так, и, надеюсь, у него будет больше уверенности в том, что мне можно позволить заниматься живописью.

Уверяю тебя, мне здесь хорошо, и я пока не вижу причин, чтобы приезжать и жить на пансионе в Париже или в его окрестностях. У меня есть небольшая комнатка с зелено-серыми обоями, двумя занавесками цвета зеленой воды и рисунком из очень бледных роз, оживляемых тонкими кроваво-красными линиями. Эти занавески – вероятно, они остались от разорившегося и скончавшегося богача – просто прелестны по рисунку. Того же происхождения, вероятно, очень потертое кресло с обивкой, где мельтешат цвета в духе Диаса или Монтичелли: коричнево-красный, розовый, бело-кремовый, незабудково-синий и бутылочно-зеленый.

Сквозь окно с железными прутьями мне виден огороженный квадрат пшеничного поля: перспектива в духе ван Гойена, и по утрам я смотрю, как над этим во всем своем блеске восходит солнце.

А так как здесь более 30 пустых комнат, у меня к тому же есть комната для работы.

Еда так себе. Разумеется, все это отдает затхлостью, как парижский ресторан с тараканами или пансион. Эти несчастные не делают совершенно ничего (нет книг, нет никаких развлечений вроде игры в шары или шашек), и единственное каждодневное средство отвлечься для них – это набивать желудок турецким горохом, фасолью, чечевицей и прочими бакалейными и колониальными продуктами в отмеренном количестве и в определенное время.

Переваривание этих товаров сопряжено с трудностями, и поэтому они заполняют свои дни безобидным и недорогим способом. Но если говорить серьезно, мой страх перед безумием заметно проходит при виде людей, пораженных им, что в будущем может легко случиться и со мной.

Ранее эти существа отталкивали меня, было нечто удручающее в мыслях о том, сколько людей нашего ремесла – Труайон, Маршаль, Мерион, Юндт, М. Марис, Монтичелли и многие другие – кончили этим. Я даже не был способен, ни в малейшей степени, изображать их в таком состоянии.

Ну а теперь я думаю обо всем этом без страха, иначе говоря, я нахожу это не более ужасным, чем если бы они околели от чего-то другого, например от чахотки или сифилиса.

Я вижу, как эти художники вновь обретают ясность ума, и разве этого мало, когда к нам возвращаются старшие мастера?

Без шуток, я очень благодарен за это.

Пусть кое-кто горланит или, по обыкновению, несет вздор – в том, как они относятся друг к другу, есть много от истинной дружбы. Здесь можно услышать: нужно терпеть других, чтобы другие терпели тебя, наряду с прочими, весьма справедливыми суждениями, которые к тому же применяются на деле. Мы с ними прекрасно понимаем друг друга, временами я могу, например, говорить с тем, кто издает бессвязные звуки, ведь он меня не боится.

Если у кого-нибудь случается кризис, другие присматривают за ним и не дают ему поранить себя.

То же самое с теми, у кого часты приступы свирепости. Старые обитатели зверинца прибегают и разнимают дерущихся, если начинается драка.

Правда, есть и случаи посерьезнее: нечистоплотные и опасные для остальных. Этих держат в другом дворе. Сейчас я принимаю ванну 2 раза в неделю и лежу в ней 2 часа; кроме того, с желудком куда лучше, чем год назад, надо лишь продолжать, насколько я знаю. Думаю, здесь я буду тратить меньше, чем где-нибудь еще, принимая в расчет, что у меня полно работы – природа так прекрасна.