«Искусство и сама жизнь»: Избранные письма

Ах вот как? Значит, я все же упрямец! Признаю Вашу победу, я уязвлен до глубины души! Быть по сему. Я благодарю Вас за откровение, да, слава Богу; поначалу я не смел поверить, но Вы мне объяснили: у меня есть воля, цель, я иду в определенном направлении, но, несмотря на то, что я не удовлетворен этим, все же хочу, чтобы другие мне следовали! Слава Богу, значит, я упрямец! Что ж, отныне я не хочу быть никем иным. И теперь я хочу, чтобы мой друг Раппард стал для меня спутником в путешествии, мне не хотелось бы потерять его из виду – разве я в этом не прав?

В спешке я признал, что хочу вывезти людей в «открытое море» (см. предыдущее письмо). Если бы я ограничился лишь этим, то был бы полнейшим варваром. Но есть то, что делает это предприятие более разумным. Человек не может постоянно находиться в открытом море – ему нужна хижина на берегу, с огнем в очаге, с женщиной и детьми вокруг этого очага.

Понимаете, Раппард, то, куда я сам хочу прийти, к чему я хочу привести других, – это стать рыбаками в водах, которые мы назовем океаном Реальности, но я определенно желаю себе и тем спутникам, которых мне удастся заинтересовать, такую «хижину». И в этой хижине – вышеперечисленное. Итак, море и тихая гавань или гавань и море.

Что касается философии, которую я проповедую: мой принцип – «люди, давайте любить то, что мы любим» – основан на аксиоме. Я полагал излишним упоминать о ней, но для ясности все же назову ее. Вот эта аксиома: «Люди, мы любим». Отсюда следует мой первый постулат.

Люди, давайте любить то, что мы любим, давайте будем теми, кто мы есть, «давайте не желать быть более сведущими, чем Бог». («Давайте не желать быть более сведущими, чем Бог» – это высказывание принадлежит не мне, а Мауве.) И этот постулат я доказываю reduction ad absurdum[82], а именно: сначала представьте, что человек не любит то, что любит, – сколько горя он может доставить себе и другим, сколько смятения принести в мир Господа нашего. Короче говоря, если на мгновение допустить, что все люди были такими, как этот человек, который не любит то, что любит, то постепенно мир (который, по моему мнению, Господь наш правильно устроил и продолжает поддерживать в таком состоянии и который, по крайней мере пока мы с Вами живы, останется прежним и переживет наше время), если, утверждаю я, все люди были бы такими, как упомянутый человек, ставящий все с ног на голову и делающий все шиворот-навыворот (к счастью, он существует только в воображении, как абстракция, как доказательство от противного, ведь наш постулат негеометрический), каким безусловно дурным нам показался бы правильно созданный нашим Господом мир. Полагаю, работая с ним как с абстракцией – пока (даже не) существующей в нашем воображении, умышленно поставленной с ног на голову и вывернутой наизнанку, – с упомянутым человеком, который предпочитает не любить то, что он любит, мы чувствуем, что идем «против шерсти», что можем считать доказанным или разумным утверждение «люди, давайте любить то, что мы любим». (К тому же если я недостаточно убедительно доказал ошибочность и величайшую бессмысленность упомянутого постулата, то Вы, имея хотя бы толику желания и будучи гораздо более сведущим в геометрии, чем я, сможете легко найти убедительные доказательства моей теории.)

Итак, мы можем прийти к удивительным выводам или «последствиям» этой аксиомы. В том числе:

Человек, который отказывается любить то, что он любит, сам загоняет себя в землю.

У него должна быть очень большая степень у/настойчивости (кстати, «у» и «на» – оба [варианта] одинаково применимы. Дьявол!), чтобы уметь выдерживать это в течение продолжительного времени.

Если когда-нибудь ему суждено измениться, его преображение не будет значительным.

Скажу ли я сейчас об этом напрямую или нет, Вы, думаю, в любом случае поймете, на что я в некотором смысле намекаю: Раппард, приверженностью к академии Вы связываете свои руки путами, на которых иные «повесились», потому что не смогли освободиться от них, когда решили выбрать море!

Ваши мышцы еще крепки, и потому в случае необходимости Вы сможете разорвать эти путы. Но другие! Поверьте мне, есть те, кто на них повесился!

Есть ли иные «путы», помимо «академических»? С Вашего позволения, существует столько же видов пут, как бревен в глазу (см. часть про «бревна в глазу» в предыдущем письме).

Сколько? – «Легионы, – говорю я. – Легионы!»

«Повеситься» на путах, намотанных на руку, – более долгая и страшная смерть, чем посредством простой удавки вокруг шеи.

Есть и моральные путы, связывающие нас.

И разве они лучше моральных бревен в глазу? Однако мы с Вами от этого не страдали, не страдаем и страдать не будем.