Искусство издателя

Упомянутый Паризе процесс подразумевал, что между издателем и читателем устанавливаются отношения соучастия. Отношения, которые теоретики маркетинга в своих глубоких рассуждениях определяют как «добавочную стоимость бренда» – это выражение кажется им более подходящим. Как могут установиться такие отношения? Соучастие между не знакомыми друг с другом людьми может сложиться лишь на основе неоднократно повторяемого опыта не-разочарования. Но как мы можем быть уверены в том, что не разочаровываем? Это практически невозможно, если мы имеем дело с толпой совершенно не похожих друг на друга незнакомцев, которые могут взять в руки книгу. Лучше отказаться от этой затеи. Или же ограничиться минимальным правилом: думать, что не разочаровывает то, что хотя бы не разочаровало нас самих (имея в виду ту крохотную группу людей, которая возглавляет издательство). Если применять это правило, результат (изданная книга) будет вызывать сильную идиосинкразию. Настолько, что многие даже не возьмут ее в руки просто потому, что она не вызовет интереса. И именно такие читатели наверняка оказались бы разочарованы. Остаются другие: их изначально совсем немного. Но их может стать много. Это единомышленники, которых, как сказал бы Паризе, возможно, привлекает изображение на обложке, дающее «возможность воссоздать посредством иллюстрации атмосферу, или Stimmung[26], книги». Именно они и будут неразочарованными, с которыми издатель, со временем, может заключить негласный союз.

Здесь можно возразить, что творчество Сименона обладает такой внутренней энергией и такой способностью капиллярного проникновения, что его воздействие не должно вызывать удивления. Однако тогда не ясно, почему этого воздействия не наблюдается в Соединенных Штатах, в Англии, в Германии или в самой Франции (в том, что касается романов «не о Мегре», о которых здесь идет речь). Разумеется, для некоторых произведений и для некоторых читателей еще имеет определенное значение то, как книги представляют и в каком контексте – а он может быть обозначен при помощи одной лишь обложки – они появляются. Именно в этом заключается ключевая задача издателя. Пока будет возникать такое соучастие, издательское дело будет оставаться увлекательной игрой. Но если в один прекрасный день, который, как многие надеются, скоро наступит, все это станет избыточным и для отдельных книг, и для отдельных читателей, мы действительно вступим в другую эпоху. Тогда придется иначе определять само действие чтения. И, разумеется, читать будут другие книги.

Я помню, как впервые встретил отца Поцци. Дело было в 1976 году, шла презентация новой серии итальянских классиков – Ricciardi-Einaudi. В течение некоторого времени разговоры шли в довольно предсказуемом русле: в них нашлось место и для обязательных сетований по поводу слабой восприимчивости итальянских читателей по отношению к национальной литературе. И тут выступил отец Поцци с такими запальчивостью и жаром, которые мне показались изумительными. Речь не идет, сказал он, о том, чтобы заклинать извечную невосприимчивость читателей, а о том, чтобы понять, к чему именно они обнаруживают невосприимчивость. Ведь сегодня читатели находят на книжных прилавках не итальянскую литературу, а лишь ее часть, довольно ограниченную, к которой эта литература была сведена объединенными усилиями итальянистов и издателей. За пределами этой области остается огромный пласт. Поцци привел различные примеры. В первую очередь, он упомянул религиозную литературу, которая с самого начала вплелась в итальянскую литературу и сегодня в значительной степени из нее устранена. Не стоит и говорить, что я полностью разделял его слова. Но меня поразила и еще одна вещь: передо мной стоял крупный филолог, влиятельный критик и, вместе с тем, настоящий homo religiosus, и три этих ипостаси соединялись вместе с такой естественностью, которая усиливала каждую из них по отдельности. В конце концов, я считаю сегодня и считал тогда, что, как хорошо знали ведические провидцы, мистика – это точная наука и из нее проистекают все прочие разновидности точности.