Искусство кройки и житья. История искусства в газете, 1994–2019

Когда-то, уже после смерти Зонтаг, Лейбовиц раз и навсегда пресекла сплетни об их отношениях: «Называйте нас любовницами. Мне нравится это слово. Знаете, „любовницы“ – звучит романтично. И вообще, я хочу высказаться предельно ясно. Я люблю Сьюзен. И с этим у меня нет проблем. Проблема у меня была со словами „партнер“ или „компаньонка“. Как будто речь шла о двух весьма пожилых леди…» История этой любви на эрмитажной выставке везде. Их путешествия, их дома, то, что они видели вместе, рабочий стол Зонтаг, ее черновики, ее компьютер, ее многолетняя борьба с раком, ее страдающая плоть, ее всегда прекрасное лицо, ее последние дни, ее смерть, ее гроб. И живым памятником этой любви – первая дочка Лейбовиц Сара, рожденная ею в 51 год, биологическим отцом которой стал сын Сьюзан Зонтаг. Снимки, где то ли вторая мама, то ли бабушка смотрит на дитя, которое ей не дано вырастить, – одни из самых пронзительных в этой серии.

Эта выставка, как и весь альбом, конечно же, мемориал. Но Лейбовиц слишком большой художник и слишком сильная личность, чтобы ее исповедь оказалась только личным документом. То, что она фиксировала как следы своей собственной жизни, оборачивается произведениями искусства. Четыре фотографии лежащей в ванне Зонтаг с прооперированной грудью – сильнейший образ этой страшной болезни. Камере Лейбовиц подвластна красота старости, величие смерти, трепет рождения и бесконечная любовь в самых, казалось бы, бытовых мелочах. И вышколенные, словно породистые лошади, звезды и правители мира на ее «рабочих» снимках всему этому совсем не помеха – они не столько фон, сколько свидетели жизни фотографа. Фотографа, который и с любимыми прощается не словами, а образами, книгой, о которой она сама сказала: «Эта вещь – самая близкая мне из того, что я когда-либо делала».

7. Улицы

18 июня 1994

«Художник-провокатор с моральными стандартами» взбудоражил и коммунистов, и эстетов

Акция немецкого художника ХА Шульта, Мраморный дворец, ГРМ

Постановка мраморного автомобиля «Форд Мондео» на постамент, оставшийся от ленинского броневика «Враг капитала», вызвала у большинства воспитанных на политических иносказаниях горожан ощущение большой идеологической провокации. Однако смысл тут совершенно иной – на смену политическим символам приходят эстетические.

ХА Шульт родился в 1939 году. Его работы экспонировались на многих международных выставках и хранятся в коллекциях различных музеев и частных собраний мира. Он ввел в лексикон современного искусства такие понятия, как «делатель» (Macher) и «биокинетика». Со своей женой Эльке Коска он живет и работает или в ателье, расположенном под одним из кельнских мостов, или в помещении своего Музея акционистского искусства в Эссене.

Приезд известного немецкого акциониста – событие для Петербурга чрезвычайное. Тем более что на этот раз мастер приехал не с персональной выставкой старых произведений, а привез материал для новой своей работы, органично входящей в контекст его предыдущих акций. Петербургский мраморный «Форд Мондео» сделан совершенно по таким же правилам, что и многочисленные его двойники из кельнской серии Fetisch Auto (мраморный автомобиль, золотой автомобиль с крыльями, автомобиль «Волна», автомобиль «Облако», замороженный автомобиль, археология автомобиля, каменный автомобиль), и не несет в себе никакой излишней политической окраски, кроме той, которая диктуется выбранным местом.

Акции ХА Шульта всегда ориентированы на реакцию определенной, «своей» аудитории, и, по замечанию куратора проекта в Русском музее Александра Боровского, «их целью, посвящены ли они политическим, экологическим или историко-культурным темам, является позитивное разрешение встающей перед обществом проблематики». Таким образом, ХА Шульт, иронизируя над предрассудками массового зрителя, не стремится к чистой провокации, а ставит своей целью переоценку отношения к кажущейся стабильной действительности. Вознесенный на постамент мраморный «Форд» и сегодня будоражит воображение публики. Правда, не столько эстетическими и культурными ассоциациями, сколько непозволительным, по мнению многих, вмешательством творения «буржуазного» (и зачем столько лет ХА Шульт будоражил добропорядочных немецких буржуа?) художника в местный исторический контекст. Эстеты же могут только радоваться. ХА Шульт сравнивает сегодняшнюю художественную ситуацию в городе с положением дел в Нью-Йорке в 1960‐е годы. Это дает повод надеяться, что Петербург не так уж далек от желанного статуса крупного центра современного искусства.

6 мая 1995

Михаил Шемякин остался недоволен недовольными им петербуржцами

Открытие памятника жертвам политических репрессий в Санкт-Петербурге