Искусство кройки и житья. История искусства в газете, 1994–2019

Храм Воскресения Христова был освящен ровно девяносто лет назад – 19 августа 1907 года. На протяжении последующих десяти лет он функционировал как неприходской, в нем проводились праздничные и поминальные службы, и в первую очередь он воспринимался как памятник царю-освободителю. В 1918 году храм был передан церковной десятке, а уже в ноябре 1931 года закрыт. Позднее здание храма использовалось под склады, одно время здесь размещалось овощехранилище. Мозаики пола были разрушены почти полностью, во время войны сильно пострадали купольные изображения. В 1970 году храм был передан музею «Исаакиевский собор» для создания филиала.

С сегодняшнего дня в Спас на Крови смогут приходить посетители. Он будет работать в режиме музея. Директор «Исаакиевского собора» Георгий Бутиков обещает, что будут проходить в храме и богослужения. Однако вряд ли это будет скоро – пока в храме не восстановлен алтарь (для этого понадобится еще около восьмидесяти миллиардов рублей).

Дальнейшая судьба храма пока не ясна, но, похоже, что он станет яблоком раздора. Скорее всего, на него будет претендовать церковь. Пробные шаги в этом направлении уже вызвали скандал в местной прессе и глубокое возмущение директора музея, для которого вновь открытый храм, несомненный хит будущих туристских сезонов, должен явиться источником значительного дохода. Может быть, успокоить еще не разгоревшуюся, впрочем, по-настоящему битву будет под силу покровителям храма – премьер-министру Виктору Черномырдину и первому замминистра финансов Алексею Кудрину, которые сыграли важную роль в финансировании его реставрации. Кудрин – петербуржец, причины симпатии Черномырдина к этому памятнику не ясны. Вот только нелепо в связи с подобным покровительством выглядит ситуация с прототипом Спаса на Крови: храм Василия Блаженного, несмотря на всю свою старину и не менее значимое событие, которому он посвящен, ветшает на глазах и может не дождаться, пока его внешний вид заденет национальные и религиозные чувства какого-нибудь высокопоставленного лица.

13 мая 1998

«Передвижной бестиарий» в Летнем саду

Выставка Ольги и Александра Флоренских, Летний сад, Санкт-Петербург

Летний сад не место для зоопарка. Туда принято водить гулять детей и стариков, тихо созерцать прекрасные статуи и неспешно прогуливаться по старым аллеям. Но так было далеко не всегда. В XVIII веке там был зверинец, затем поставили витрины со свинцовыми фигурками животных, потом облепленный всяческим зверьем памятник дедушке Крылову. Крылов стоит до сих пор, но то ли от беломраморного своего окружения, то ли просто от старости он из первого в истории русской скульптуры аттракциона превратился в музейный экспонат. Да и сам Летний сад давно уже музей.

Нарушить это его состояние довелось, как это ни парадоксально, выставке. Выставке, впрочем, совсем не радикальной, для питерского искусства традиционной, ни концепцию, ни сложившуюся структуру Летнего сада не нарушающей. Художники-митьки Ольга и Александр Флоренские вышли со своим проектом в финал конкурса на уличные акции Центра современного искусства Джорджа Сороса: они поставили на площадке перед прудом пять павильонов-витрин, куда поместили мягкие игрушки весьма значительного размера. В герои выставки были выбраны: австралийский кенгуру-спортсмен, осетровая рыба-трофей с раздвижным устройством, русский ресторанный медведь с подносом, вином и фруктами, военная собака-связист с полевым телефоном и снарядным ящиком и большая корова – схема разделки мясной туши.

По словам авторов, эти существа принадлежат ассоциативному ряду коллективного сознания нашего соотечественника: собака – жертвенный друг человека, цирковой кенгуру – боксер, лубочное ресторанное чучело мишки, безразмерная рыба из рыбачьих баек. Но коллективное сознание, проинтервьюированное корреспондентом «Ъ» в лице посетителей Летнего сада, упорно не хотело признаваться в этих ассоциациях. Коллективное сознание сетовало на то, что фигуры не вертятся и что монетку никуда бросать не надо. Оно вообще пошло дальше авторского: художники хотели возвратить в Летний сад зрелища, а публика прозорливо увидела в этом зачатки балагана. Художники хотели искусства понятного, а угрюмый мужик с лету определил это искусство как «абстрактное» и посоветовал держаться от него подальше. Художники обращались к литературным и киноассоциациям, а зрители сразу узнали в корове «символ отбивной».