Дальнейшее движение было стремительным как само современное искусство. Она сочиняла картины, заставляя зрителей стрелять по мешочкам с краской, делала объекты из мусорных отходов, устраивала на выставках тир из движущихся мишеней-картин, превращала женскую фигуру в раскрашенную игрушку Нана, заставляла ее двигаться и брызгаться водой, выращивала на горе в Тоскане сад Таро, плела нить Ариадны из украшенных электрическими лампочками сфинксов, пропускала публику через чрево почти что вечной женственности, сочиняла себе дома и еще многое и многое другое.
Заведя в молодости дружбу с «новыми реалистами» (Ивом Кляйном, Сезаром, Арманом, Кристо), она долгое время проходила по этому ведомству, но на самом деле всегда имела достаточно иронии и художественной жадности, чтобы идти не в ногу. Более хулиганка, чем мэтр, в поведении; более американка, чем француженка, в искусстве; более француженка, чем американка, в биографии, к концу жизни она пришла борцом за права этнических меньшинств и одним из самых дорогих художников мира. Почти не работая с мифологией массового сознания, Ники де Сен-Фаль тем не менее стала одной из наиболее востребованных им фигур. Она вездесуща – ее вещи можно встретить в музеях и, что гораздо важнее, на улицах Иерусалима, Сан-Диего, Ниццы, Нью-Йорка, Ганновера, Токио, Нима, Дуйсбурга. Ее развеселые Нана пляшут на календарях и полиэтиленовых пакетах. Ее нестрашные страшилища приучают нас к самым невозможным, казалось бы, сочетаниям красок. Ее сады и фонтаны становятся аттракционами для интеллектуалов, обыгрывая прелести диснейлендов на территории современного искусства. Таким – веселым и игровым – она представляла современное искусство. Таким оно стало после появления в нем Ники де Сен-Фаль.
Ему было сорок четыре года, и вот уже несколько лет он был слеп. Он потерял зрение после перенесенного энцефалита, и эта болезнь полностью изменила ландшафт художественного Петербурга. «До» в нем верховодил красивый ироничный молодой человек, рассекающий по городу на велосипеде, будто это Амстердам, и устраивающий первые рейв-вечеринки, будто это Нью-Йорк. «После» в Питере появился полуседой бородатый гуру с палочкой и в неизменном сюртуке, происхождение которого также было мифологизировано – говорили, что это сюртук Достоевского. Его, слепого, водили под руку ученики и последователи, и этот нестарый еще «старец» продолжал держать под контролем большую часть арт-сцены Северной столицы. Эволюция от «нового дикого», авангардиста, любимца Запада к яростному борцу с модернизмом была удивительна только для сторонних наблюдателей. Тимур Новиков во всех этих ипостасях оставался собой: художником, выстраивающим свою жизнь согласно своему искусству. Даже в том случае, когда жизнь начинает диктовать свои условия, такой художник лишь включает это в правила своей игры.
Тимур Новиков мало где учился. В конце 1970‐х работал киномехаником и электриком в Русском музее (его познания в истории русского искусства были нетипично широки для художника). В 1980‐м познакомился с ученицей Михаила Ларионова Марией Спендиаровой и увлекся русским авангардом, из которого, собственно, и вырос как самостоятельный автор. Учился у стихийного экспрессиониста Боба Кошелохова, которого вслед за Тимуром воспринимала как учителя вся группа «Новые художники». С этой группы, которую Новиков создал в 1982 году, и начались и его собственное искусство, и то, чем ленинградское/петербургское новое искусство будет «отчитываться» ближайшие двадцать лет.
Можно говорить о Новикове как художнике – способном, очень интересном в период неоэкспрессионизма, оригинальном в первых своих опытах неоакадемизма и безнадежно самоповторяющемся в пору расцвета своего детища. Но это будет лишь одна (и не столь уж важная) сторона его творчества. Настоящим гением он был там, где нужно было с нуля выстроить новое искусство – придумать его, снабдить персонажами и творцами, разрекламировать, разъяснить, мифологизировать. Таких проектов у него было два. Первый – «Новые художники» (а за ними и «Новые композиторы», Клуб друзей Маяковского, Свободный университет) – поставил на ноги ленивую и равно оторванную от авангарда и официоза левую культуру Ленинграда. И изобразительного искусства тут было мало: необходимо было завоевание и близлежащих полей – Сергей Курехин и «Поп-механика», Сергей Соловьев и «Асса», Виктор Цой и концерты группы «Кино».