Искусство кройки и житья. История искусства в газете, 1994–2019

На эту выставку в музее возлагали большие надежды: она должна была продолжить цикл, начатый экспозициями «Барокко в России», «Екатерина Великая», «Николай и Александра», – то есть представить определенную историческую эпоху сквозь призму хранящихся в фондах Эрмитажа многочисленных произведений декоративно-прикладного искусства. Как и предсказывали критики, выставка «Историзм в России» оказалась достойна своих предшественников. Она не только переняла метод и манеру экспонирования, но и естественным образом унаследовала все ошибки и провалы, которые принесли довольно сомнительную славу предыдущим выставкам этой серии. Похоже, что на сей раз неудача будет восприниматься еще драматичнее, так как вынесенное в заглавие наименование стиля – историзм – обязывало авторов следовать устоявшейся практике подобных «стилевых» выставок на Западе или предложить свое, оригинальное решение проблемы. Ничего подобного сделано не было. Теоретические рассуждения о природе, истоках, эволюции стиля историзма пришлись на долю двух небольших статей в каталоге. Собственно же экспозиция построена на разделении по стилевым направлениям (неоклассицизм, неоготика, неорусский стиль и т. д.). Однако хронологические рамки выставки настолько широки, выбранных «стилей» так много, а желание хранителей показать как можно больше вещей настолько велико, что любая попытка выстроить четкую экспозиционную структуру разбивается о невозможность одновременно удовлетворить все эти требования.

Перенасыщенность вещами и информацией всегда была болезнью подобного рода эрмитажных выставок. Опытному наблюдателю за каждым, даже самым мельчайшим экспонатом видны конкретные амбиции конкретного музейного хранителя, который ради того, чтобы вещь из его фондов оказалась на выставке и была там наиболее выгодно представлена, легко готов пожертвовать логикой всей экспозиции. В таком случае решающую роль могло бы сыграть слово куратора выставки, но практика эрмитажных экспозиций доказывает, что отношения внутри коллектива значат здесь больше, чем успех выставки пусть даже большой, но всего лишь одной из многих. В некоторых случаях с таким положением можно было мириться и даже при желании находить в нем положительные стороны. Особенно когда в результате подобного коллективного «кураторства» получались несколько нелепые, но достаточно информативные выставки. Так, в случае с экспозициями, посвященными царственным особам (Екатерине Великой, Николаю II и Александре Федоровне), удалось, пусть и не всегда осознанно, создать образ времени – не слишком музейный, порой излишне сентиментальный и пошлый, но конкретный. Выставке, посвященной художественному стилю, надеяться на чудо не приходится. И вряд ли стоит заменять научную мысль чувством первобытного восторга перед прекрасным.

Основная идея выставки заявлена в каталоге так: «Цельно представить развитие прикладного искусства этого (см. даты в названии) периода». Что и было проделано. Дальше читаем: «Материалы выставки дают возможность проследить эволюцию историзма в Западной Европе и России, увидеть общие проблемы, путь становления стиля…» Это уже заявка на большее. Но все эти проблемы выставка обсуждает со своим зрителем по следующему принципу: ему предлагается самому найти ответы на поставленные авторами каталога вопросы. От «низкого» – к «высокому», от частного – к общему, от следствия – к причине – таков мог бы быть путь настойчивого зрителя. Но стоит ли его проходить? Мысли о пассеизме как мировоззрении, о проблеме национального самосознания у народов Европы в XIX веке, о сосуществовавших с историзмом художественных направлениях ничем, кроме уже имеющихся знаний, на выставке не подкрепляются. Ограничив себя прикладным искусством, отказавшись от любых неожиданных, пусть парадоксальных или спорных, сопоставлений, пойдя по пути наименьшего сопротивления, Эрмитаж проиграл в главном – в теме, которая могла быть развита с блеском.

Никто не предлагает Эрмитажу делать выставку подобно голландским или австрийским коллегам с целью реабилитировать стиль историзм. Это тем более бессмысленно, что сам музей (его здания, интерьеры, коллекции) является едва ли не крупнейшим памятником эпохе историзма в России. Чем, собственно, и ценен. Посетителя Эрмитажа никогда не могли до конца убедить утверждения, что Павильонный зал Штакеншнейдера, Готический кабинет или Помпейская столовая представляют собой порождение дурного буржуазного вкуса. Слишком долго этой красоте не противопоставлялось ничего столь же всеобъемлющего и цельного, что примирило бы неискорененную страсть к роскоши со стремлением к рациональности. Но от выставки на тему «историзм в России» зритель вправе был ожидать анализа национального варианта этого стиля. Не столько его связи с западно-европейским искусством (естественно, прекрасно представленным в собраниях дворцов российских императоров), сколько того периода в русском искусстве в целом, который хронологически приходится на «эпоху историзма», но по сложившейся традиции с этим стилем не связывается.