– Засмеялся опять. И говорит – да нет, не шахид. Был бы я шахид, я бы давно в раю отдыхал с гуриями. Но только я в рай для шахидов не верю, поэтому мне туда нельзя. Не попаду. Так что приходится искать эрзацы и заменители. Его спрашивают, это ты про своих девочек с хуями? Он отвечает, ну да… Они не гурии, конечно, но вполне. Его тогда спрашивают – ты хоть догоняешь, что с тобой будет, когда тебя до петушатника доведут? А он говорит – у шахидов слово такое есть. Иншалла. Кто его знает, что с нами случится… И опять смеется. Вот век воли не видать, так все и было.
– Да, – сказали сверху, – прикупил себе, чертяка. Конкретно прикупил. За таким теперь малява куда угодно пойдет.
– Смотрят на него, короче, уже даже и без злобы, как на покойника. И последний вопрос задают – а ты чего веселый-то такой? На что ты, пернатый, надеешься? Ведь надеешься на что-то, наверное. Расскажи – интересно.
– Да, – согласились на нижней полке. – Интересно.
– А чепушила отвечает – у меня план есть. Какой, его спрашивают. А он говорит, я от вас, говнов, уплыву…
– Во как, – сказал черт. – Уплывет. По юшке своей.
– Не, – отозвался другой черт, – не по юшке. По крове из рваной дупы.
– Интересная предъява, – подытожила верхняя тьма. – У него поинтересовались, на чем конкретно он уплывет?
– Угу, – ответил Плеш.
– И?
– На его шконке обгорелая простыня лежала. Вернее, уже не простыня, а черный такой огрызок – от факела, на котором чаек делали…
– Хорош сиськи мять, тут не дети едут. И чего?
– Чепушила этот, значит, палец сажей намазал и нарисовал на стене лодку…
– Что?
– Лодку. Такую обычную, как дети рисуют. То ли с трубой, то ли с мачтой – непонятно. Понятно только, что лодка. Вот на ней, говорит, и уплыву… И ржет…
– Тьфу, – сплюнул черт на нижней полке. – Да он безумник просто… А я-то думал… Ебанутый дядя, даже скучно стало. Опустить опустят, да что с такого возьмешь?
– А я с самого начала так и решил, – сказал кавказский голос сверху. – Сомневаюсь только, что он правда ебнутый. Скорее с понтом под зонтом.
– Косарь? – спросила верхняя тьма другим своим голосом.
– Конечно. Хотел под дурака закосить, – кавказский голос мелодично присвистнул, – и в Эльдорадо…
– Косить перед кумчастью надо, – сказал кто-то из чертей. – А не перед братвой.
– Косить везде надо, – ответила верхняя тьма, – потому что с хаты куму стучат. Но чепушиле этому уже поздно. Ему после такого один выход – закрыться по безопасности. И к куму идти в десны пиздоваться. Дурак он или нет, уже неважно. Велика Россия, а дорога одна – на петушатник.
– Че дальше было? – спросили снизу.
– А дальше, друзья мои, – сказал Плеш, – и было самое интересное.
Голос его на этих словах стал тихим и задушевным, а обращение «друзья мои» прозвучало под стук тюремных колес так странно, что двое сидевших под Плешем чертей даже привстали с места, чтобы на него посмотреть.
– Закрылся? – спросила верхняя тьма. – Кума позвал?
– Да нет. Все так и решили, что чепушила этот или косит, или правда дурак. Делать с ним ничего не делали, потому что в столыпине, как нам тут подтвердили, ножом и хуем не бьют. Насчет того, что будет по прибытии, все, конечно, понятно было. И смотрели на него теперь, можно сказать, с легкой жалостью.
– А он? – спросил чертяка.
– Он… Он помолчал немного, а потом говорит: вы, арестанты, Священное Писание знаете?
– А, на жалость решил давить, – сказали сверху. – Тоже бывает. Слезу пустил?
– Да нет, – ответил Плеш. – Не в этом дело было. Ему так и сказали, что про Священное Писание бакланить на таком перегоне уже немного поздняк. А он даже разозлился – почему, говорит, поздняк. Такое никогда не поздняк. Вот вы помните разбойников, которых вместе с Христом распяли? Они плохие люди были, жестокие. Но один из них в него уверовал, прямо на кресте – и Христос ему сказал: «Нынче же будешь со мной в раю». Ну да, отвечают ему, был такой базар. Допустим. А ты тут при чем? А при том, говорит чепушила. Я, конечно, не Христос. Но я вам официально объявляю – если кто-нибудь тут мне верит, он может на этой лодке вместе со мной уплыть. Одного человека возьму в светлое завтра. Просто за веру в чудо…
Клетка захохотала. Смеялись черти, смеялись жулики у себя на пальмах. Даже сам Плеш смеялся – тоже, видимо, понимал, какую несусветно смешную мульку он только что выдал.
– Надо было на слове ловить, – сказал кто-то из чертей, и клетка опять дружно заржала.
– Не смеши так, – попросил другой, – все говно растрясется, а на дальняк нельзя…
– И че? – спросил другой чертяка, когда смех утих. – Нашелся у него попутчик?
Плеш кивнул.
– Кто?
– Я, – сказал Плеш.
На этот раз в клетке никто не засмеялся. Видимо, все поняли серьезность сделанного только что признания – и теперь вычисляли возможные последствия.
– Че, правда, что ли? – сказал наконец один из нижних чертей.