Искусство легких касаний

– Я уже понял, – сказала верхняя темнота кавказским голосом. – Потом скажу, не буду вам кайф ломать. Давай дальше, Плеш.

– Чепушила этот, значит, открывает дверь. За ней лесенка вверх, узкая такая, но отделка пиздец. Дерево, сталь, стекло. Он по ней. Я за ним. Два пролета, еще одна дверь, он ее открывает, бля… Я смотрю и глазам не верю. Мы на палубе.

– Какой палубе?

– Яхты, – ответил Плеш. – Огромнейшей яхты.

– Чего ты увидел конкретно? – спросила верхняя темнота. – Опиши.

– Там такая крыша сверху… Вернее, не крыша, потому что стен под ней не было, а как бы огромный козырек с лампами. И под самой большой круглой лампой – здоровый накрытый стол. А рядом такой широченный диванище с подушками. Дальше ограждение – и за ним вечернее море. Далеко-далеко на горизонте земля – какие-то горы торчат. Типа как бы острова. И на них редкие такие огоньки… В небе закат, красиво, слов нет. И воздух такой свежий, такой соленый, что даже больно. Я только тогда понял, как в столыпине воняло.

– Ахуеть.

– А ниже и дальше, – продолжал Плеш, – еще одна палуба. И на ней, в натуре, самый настоящий вертолет.

– А еще кто-нибудь там был, кроме этого чепушилы? – спросил чертяка снизу.

– Да. На диване. Такие нереально красивые телки в восточных нарядах, и на голове у каждой как бы шлем в виде золотого храма. Танцовщицы. Всего десять или около того. У некоторых в руках музыкальные инструменты – я таких раньше даже не видел. У одной как бы длинная мандолина. У другой маленькие гусли. А у третьей какие-то гонги на палочках. Я реально таких обалденных баб никогда в жизни не встречал. Вообще никогда. А потом смотрю… У них кадыки. Небольшие такие, но если приглядеться, видно.

– Девочки с хуем, – проговорил один из чертей презрительно и сплюнул.

– Ты че, в хате плюнул, дурила? – спросили сверху.

– Я на ботинок, – сказал черт. – На свой ботинок, в натуре.

– Гляди, пропадало ложкомойное, каждый день глиной умываться будешь… Плеш, и че дальше было?

– Дальше… Дальше приглашает он меня к столу. А там… Напитки разные. Вина в основном. Красные, белые… И салатики всякие, закусочки, все в маленьких таких тарелочках. Даже не на еду больше похоже, а на какое-то мелкое изобразительное искусство. В музее можно показывать. Я говорю – что это за еда такая? А он отвечает – косяки. Я не понял сначала – какие косяки? Чепушила засмеялся и говорит – не, не такие, как в столыпине. «K-a-i-s-e-k-i». Еда такая японская.

– Про еду не надо, – сказала верхняя полка, – день не жрали.

– Короче, садимся мы за стол, и трансы со своего дивана тихонько играть начинают. Музыка приятная такая, тихая, ненавязчивая. Тинь-тинь-та-ра-ра, тинь-тинь-та-ра-ра… Чепушила этот налил вина два бокала, выпили мы, потом за хавчик взялись, и голова у меня влегкую закружилась. И тогда чепушила говорит – теперь понимаешь, любезный? Я и отвечаю – почти, говорю, но не совсем. А он тогда спрашивает – ты такое вкусное белое вино когда-нибудь пил? Нет, отвечаю. Никогда. А он говорит, это, между прочим, самое обычное «Пино Грижио», ничего особенного. А косяки понравились? Небесная хавка, отвечаю, просто небесная. А он говорит – хавчик-то тоже ординарный. Хорошими поварами сделан, качественные продукты, но ничего сверхъестественного. Любой человек с регулярным заработком может себе время от времени позволить…

– Не говори про еду, гад, – сказала темнота.

– Не гад я, а честный фраер, – огрызнулся Плеш. – Дальше рассказывать или нет?

– Рассказывай. Только про еду не упоминай. Заменяй словом «чифирь».

Плеш вздохнул, собираясь с мыслями.

– Короче, сидим мы с ним, чифирим, чифирим, и он мне свою жизненную философию излагает. Человек, мол, живет для удовольствия и наслаждения. Любой человек, бедный или богатый, живет только и единственно ради него. Потому что люди так устроены, что иначе жить не смогут и не станут. Просто у разных социальных классов эти удовольствия разные. Во всяком случае, внешне. Но та часть человеческого мозга, которая их испытывает, совершенно одинаковая.

– Резонно говорит, – заметила темнота. – Я тоже про такое думал. Чифирь в хате – это как на воле кокаин. Даже лучше, когда долго чалишься.

– Вот. Он то же самое примерно объяснять стал. Лучшее в мире вино, говорит, если его каждый день пить, станет пресным как вода. А если после пары суток в столыпине вот этого обычного «Грижио» выпить, оно нектаром покажется. Чувствуешь, говорит, куда клоню? Пока нет, отвечаю. Он говорит – а ты подумай, что будет, если после суток в столыпине действительно лучшего в мире вина выпить? Я только плечами пожал. И тогда он… Про бухло можно?

– Можно, – пробурчала темнота.