Искусство легких касаний

— Вообще-то для непосвященного человека все это весьма странно, — говорит Голгофский. — Адские чудища, иначе их трудно назвать — и вдруг на христианских фасадах и крышах. Я читал мнения современных ученых на этот счет. Они предлагают столько разных объяснений, что из одного обилия интерпретаций видно: толком они не знают ничего.

Марголин, однако, не ученый, а масон. Он знает.

Гаргойль пропускает сквозь себя небесную влагу, а химера всего лишь производит мрачное впечатление своим видом. Разница может показаться несущественной, но она важна, и Марголин берется ее объяснить — хотя предупреждает, что понятна она будет только верующему человеку.

— Вдумаемся в образ, — говорит он. — С неба льется вода, проходит через рот гаргойли и низвергается в мир… Гаргойли были как бы небесными кранами, посредниками между божественным и человеческим планом, связью между горним и дольним — и в таком контексте сам собор, проводник божественной силы, тоже представлял собою гаргойль, просто очень большую. Это, если я позволю себе профессиональное сравнение, как бы связка органных труб, где собор был главным калибром, а остальные гаргойли подчеркивали и высвечивали мистическую роль главной трубы, из которой обильно изливалась — во всяком случае, в теории — благодать.

— А химеры? — спрашивает Голгофский.

— Химеры возникают тогда, когда связь человека с небом утеряна, — отвечает Марголин. — Вместо органа, гремящего небесной музыкой, мы получаем его каменную копию, подделку. Наподобие монолитного телефона, изготовленного стариком Хоттабычем. Или моего подарка Изюмину — он, кстати, так и не понял намека. Похоже, но совсем не то…

По словам пастора-мистика, гаргойли имеют небесное происхождение. Оккультисты и политеисты, не любящие амбивалентного термина «Бог», возводят их к тонким измерениям, более могущественным слоям бытия — как темным, так и светлым.

Гаргойли нисходят на мир из духовных пространств, чтобы развернуть наше бытие согласно высшим волениям. Их могут инспирировать силы, называемые в богословии ангелами и демонами — поэтому естественно, что они часто входят в конфликт друг с другом. Однако вовсе не из-за судеб людского рода.

«Два мексиканских картеля, — цинично поясняет Голгофский, — вряд ли начнут войну из-за термитника, но могут годами отжимать друг у друга территорию, где он вспучился…»

Гаргойли — это зыбкие подобия ангелов и демонов, своего рода временные муляжи и пугала. Могучие сущности лепят их с себя, чтобы поставить эдакими регулировщиками на перекрестках человеческого духа.

— Говоря просто, — подводит итог Марголин, — это особым образом запечатленная и зафиксированная воля высших планов, в той или иной форме ощущаемая всеми. Конечно, этой воле можно сопротивляться и даже действовать ей наперекор — мы, христиане, верим в свободу воли…

Гаргойли исчезают, когда их миссия выполнена. Они редко существуют в неизменной форме дольше века или двух. Именно они обрамляют те чистые родники (вполне водопроводная функция, отмечает Голгофский), что лежат в истоке любой религии. Вызываемые гаргойлями переживания и чувства прозрачны, возвышенны — и относятся к лучшим проявлениям человеческого.

Здесь Голгофский отсылает читателя к духовной литературе, напоминая, что его информатор по данному вопросу — евангелический пастор, христианский теолог и масон, и его воззрения сложны. Голгофского интересует практичный вопрос — о том, как именно «высшие планы» фиксируют свою волю.

Марголин улыбается.

— Происхождение гаргойлей, — отвечает он, — пробовали объяснить многие мистики. Им приходилось прибегать к глаголам каббалистического ряда наподобие «эманировать». Вы будете смеяться, друг мой, но в мире живет уйма людей, уверенных, что они подобные слова понимают… К сожалению, у нас, земляных червей, нет органов чувств, позволяющих рассуждать о таких материях.

— Но как-то эти гаргойли ведь создаются?

— Насколько я понимаю, — отвечает Марголин, — это действие является для божественного плана простейшим из возможных. Духовное существо как бы проецирует себя на человеческую плоскость, в известном смысле становится человеком… Имеется в виду, конечно, не телесная, а эмоционально-волевая, если угодно, «сердечная» форма человеческого. Эдакий ангельский отпечаток, горящий сильным и ясным чувством. Сведенборг ведь не зря говорил, что Небеса имеют форму человека. Они не то чтобы имеют эту форму сами по себе — но мы не можем увидеть их никак иначе, и в этом смысл мистерии Христа. Теоретически любой из нас может пережить встречу с чем-то подобным во сне или наяву. Но в наше время это чаще происходит со святыми — или великими грешниками.

— Хорошо, — говорит Голгофский, — с гаргойлями примерно ясно. А химера?

— Химера… Это нечто такое, что выдает себя за гаргойль.

Голгофский не понимает, и Марголин приводит пример из Средневековья.