Искусство легких касаний

Наконец на дачу приезжает Ирина — и спасает читателя от затянувшейся конспирологической трансгрессии. Дочь Изюмина хочет забрать кое-какие вещи; думает она только об одном — быстрее вернуться в Голландию.

Голгофский мимоходом спрашивает Ирину, что это за египетские жезлы и скипетры висят на стенах кабинета — и не опасно ли хранить их на опустевшей даче.

— Это ведь слоновая кость, — говорит он. — Наверное, оригиналы?

Ирина рассеянно смотрит на артефакты.

— Нет, — отвечает она, — это копии. Очень точные копии из эпоксидного полимера. Их для папы сделал профессор Солкинд.

— Кто это?

— Главный российский египтолог, — говорит Ирина. — Долго был папиным другом. Папа интересовался древним Египтом, а Солкинд — потрясающий специалист. Один из лучших в мире. Как-то раз мы вместе ездили в Шарм-эль-Шейх. Он столько невероятного рассказывал, столько…

Голгофский просит Ирину что-нибудь вспомнить.

— Один его рассказ, — говорит она, — я запомнила на всю жизнь. Когда мы приехали в Шарм-эль-Шейх, Солкинд предложил нам эксперимент — поставить будильник на четыре тридцать утра по местному времени, и, проснувшись, постараться вспомнить, что нам снилось. Делать это надо было с пустой от житейского мусора головой. Потом разрешалось спать опять.

— И что вам снилось?

— Если бы Солкинд не сказал, мы бы ничего не заметили. Но когда он сказал…

Ирину и ее отца действительно посетило некое переживание. Это был даже не сон, а как бы легчайшее полувидение-полувоспоминание, которое, когда они уже научились его узнавать, настигало их в Египте много раз.

— Если проснуться на краю египетской пустыни затемно, — говорит Ирина, — иногда кажется, будто ты только что видел прошлое этой великой цивилизации очень особым образом…

— Каким? — спрашивает Голгофский.

— Солкинд называл это «Полями времени». Суть переживания — прямое восприятие истории, как бы перелистывание тщательно размеченных, но полупустых страниц, где запечатлено былое. Еще это похоже на ночной вид с самолета: бесконечно долгие пространства темноты с редкими огнями, затем — сияющие кластеры городов (им соответствуют эпохальные сдвиги — чем ярче свет, тем интенсивнее на этом поле шла «история»), потом снова бархатный мрак.

В Голгофском просыпается ученый. Он спрашивает, какую примерно временную зону покрывает этот реестр.

— Точно не могу сказать, — отвечает Ирина, — но все завершается еще до Александра Македонского. Словно бы невидимые страницы перестали разграфлять и размечать…

Опыт, говорит она, изумляет тем, насколько далеко в прошлое уходит история Египта и как много в ней сменилось разных эпох.

— А каковы источник и природа самого этого переживания? — спрашивает Голгофский.

— Солкинд утверждал, что «Поля времени» — некое подобие татуировки, оставленной в психическом поле планеты египетскими магами древности. Он еще какое-то слово повторял… Я не помню точно, на «носки» похоже… Или сфера какая-то?

— Ноосфера? — спрашивает Голгофский.

— Да. Что это, кстати?

— Это и есть психическое поле земли, — отвечает Голгофский. — Его так назвал академик Вернадский. А чем египетские маги делали такие татуировки?

— Кажется, жезлами. Которые собирал папа…

И Ирина кивает на стену.

— Но как именно?

Ирина пожимает плечами. Больше она не знает ничего.

Вскоре после этого разговора она уезжает в Голландию. Последняя ее фраза — о том, что бонсаи обязательно «переживут режим», и тогда она вернется, чтобы поливать их лично.

* * *

Голгофский принимается искать знаменитого египтолога, но Солкинда нигде нет — ни на работе, ни дома. Его никто давно не видел.

Голгофский уже начинает подозревать что-то нехорошее, но наконец один из сотрудников ученого говорит ему по телефону:

— А вы попробуйте съездить к нему на дачу. Он как раз сейчас строится. Прямо поезжайте, и все. Звонить бесполезно — у него мобильный не берет.

Голгофский отправляется к Солкинду.

Дача египтолога выглядит странно — это большой участок в довольно престижном месте. Территория окружена забором, за ним бетономешалка, экскаватор, пара землеройных машин, несколько строительных бытовок — но самой постройки не видно. Нет даже фундамента. Зато в центре участка — какая-то дыра, куда, как муравьи, то и дело ныряют присыпанные цементной пылью узбеки в подшлемниках.

— А где владелец? — спрашивает Голгофский.

Один из узбеков кивает на дыру.

Голгофский надевает пластмассовую каску и спускается в шахту. Перед ним бетонный тоннель, освещенный шахтерскими лампами. По тоннелю бегают рабочие. Тоннель ведет в большую подземную камеру. От нее отходит коридор в другую, оттуда Голгофский попадает в третью — и ахает.

Подземное помещение уже завершено и пахнет подсыхающей краской. На стенах фрески: неизвестные Голгофскому боги, самый главный из которых почему-то украшен угловатыми рогами в виде человеческих рук, поднятых как при сдаче в плен. Очень красив синий потолок в золотых звездах — он действительно похож на ночное небо. К сожалению, небо уже подтекает, и капли звякают о дно стоящего в углу тазика.