Искусство легких касаний

— Вы хоть представляете, насколько древен Египет? Свою генеалогию возводили к Египту еще мистики императорского Рима — примерно с теми же основаниями, что и нынешние масоны. Достаточно глянуть на мелкие фоновые виньетки росписи «Виллы Мистерий» под Помпеями. Особенно в коридорах. Вы ведь там были?

Голгофский кивает.

— Такими же кавайными египтизмами мог бы разукрасить себя какой-нибудь парижский салон для столоверчения в эпоху Наполеона Третьего, — презрительно продолжает Солкинд. — Калигула, вскоре после которого «Вилла Мистерий» подверглась… хм, консервации — ездил в Египет любоваться древностями примерно как де Голль или Хрущев.

— Вы знаете что-нибудь о технике создания ноосферных импринтов? — спрашивает Голгофский.

Солкинд глядит на часы.

— Видите ли, — отвечает он, — это долгий и серьезный разговор. А я жду бетонщиков. Нормальных бетонщиков. Приходите завтра утром ко мне в офис. Я вам кое-что покажу…

* * *

Голгофский размышляет всю ночь.

Ему уже понятно, что ноосферные импринты — это то же самое, что Магнус Марголин называл гаргойлями и химерами. Солкинд и Марголин были близкими знакомыми Изюмина; видно, что генерал проявлял к теме большой интерес.

Быть может, случившееся с ним несчастье как-то с этим связано?

Голгофский опять вспоминает последний жест генерала: крыша домика, крылышки, что-то вверху. Может быть, Изюмина посетило религиозное умиление, и он хотел сказать, что наш настоящий дом в небесах, куда мы вознесемся? Возможно, это было чем-то вроде последних слов Ганди: «Наконец свободен…»

С другой стороны, Солкинд говорил, что генерала не слишком интересовали вопросы вечности…

Чем вообще занимался Изюмин в своих спецслужбах? Не разобравшись с этим, будет сложно понять все остальное, решает Голгофский. Но как это выяснить?

Он едет в институт к Солкинду.

Египтолог ждет его в своем кабинете; вместо окон там — вмонтированные в стену компьютерные панели, транслирующие вид на Долину Царей. В Москве утро; в Долине Царей тоже — видимо, крутится запись.

Голгофский понимает, почему здесь нет окон — кабинет ученого напоминает не то музейный зал, не то камеру сокровищ из неразграбленной гробницы. Здесь статуи, барельефы, защищенные стеклами фрагменты древних папирусов… Все требует особого микроклимата: воздух с улицы может оказаться губительным для собранных здесь редкостей.

Солкинд берет бутылку «Ессентуков № 17» и выливает ее на покрытую золотыми иероглифами черную статуэтку. Вода стекает в полое нутро постамента; Солкинд открывает бронзовый краник и наполняет водой два стаканчика.

— Хорошо чистит печень и почки, — говорит он.

Голгофский пьет воду. Она ничем не примечательна на вкус — обычная кавказская минералка. Солкинд объясняет, что дело в магической силе покрывающих статуэтку иероглифов: она переходит в воду.

— В древнем Египте на подобном принципе работали целые водолечебницы и санатории, — говорит он. — Ну а если вы в это не верите, пейте просто «Ессентуки». Тоже полезно. Но не так.

Голгофский понимает, что попал в особое измерение — и ни с чем не спорит. Вслед за хозяином он простирается перед статуей Амона, затем сдержанно кланяется диску Атона. Они садятся в резные деревянные кресла — и Солкинд начинает свой рассказ.

— Техника, лежащая в основе создания ноосферных импринтов, известна по меньшей мере со времен Древнего Царства. Зашифрованные указания на нее содержатся в погребальных надписях и папирусах. Ее унаследовали в Вавилоне, знали и в Хеттском Царстве. Она была известна Народам моря — так называли в древнем Египте жителей средиземноморских островов…

Голгофский не перебивает — он делает пометки в блокноте.

— Но уцелевшие обрывки информации так скупы и эклектичны, что даже лучшие египтологи не могут понять смысла и сути ритуалов, указания на которые они встречают. И немудрено — это примерно как восстанавливать древний колосс по сохранившемуся уху, губе и фрагменту короны с головой кобры…

Солкинд встает с места, берет со стола какой-то продолговатый предмет и протягивает его Голгофскому. Тот с удивлением узнает жезл со стены кабинета Изюмина. Вернее — его точную копию.

— Это известнейший артефакт, — говорит Солкинд. — Магический жезл из собрания музея Метрополитен. Двадцатый век… Только, кгм, до нашей эры.

Голгофский внимательно разглядывает предмет. Это с удивительным искусством вырезанный из слоновой кости скипетр квадратного сечения, на котором сидят в ряд несколько животных: лев, крокодил, лягушка, черепаха. Черепаха расположилась в центре; остальные фигурки повторяются дважды и глядят в разные стороны. Голгофскому этот предмет отчего-то кажется древней логарифмической линейкой. Солкинд смеется, услышав такое сравнение.

— Доля истины тут есть, — говорит он. — Но тогда это логарифмическая линейка, которая использовалась последующими эпохами как ритуальный кинжал, а еще позже — как ложка для надевания ботинок.

— Что это на самом деле? — спрашивает Голгофский.