Искусство легких касаний

— А сегодня, — говорит Голгофский, — сегодня что-то похожее практикуют?

— Не сомневаюсь, — ухмыляется Солкинд. — Но если вы думаете, что реальный Гарри Поттер расскажет вам, на каком бензине работает его волшебная палочка, то ждать вы будете очень долго.

— Изюмин обсуждал с вами эти темы?

— Постоянно. Он, по-моему, курировал это направление в…

Солкинд умолкает, понимая, что сболтнул лишнее. Голгофский ждет, надеясь, что Солкинд скажет что-то еще, но тот резко меняет тему.

— Изюмин, — говорит он. — Изюмин… Я все время убеждал его позаботиться о вечном. У него был отличный участок в Кратово, где это вполне можно было сделать. Иногда мне казалось, что он вот-вот примет неизбежную истину и наймет землекопов. Я даже собирался открыть ему тайное имя Ра, честное слово… Но потом наши пути разошлись.

Голгофский понимает, что настаивать бесполезно. Про Изюмина он больше ничего не узнает. Он тоже решает тоже изменить тему.

— Скажите, — говорит он, — а подобные практики всегда были связаны с божествами и духами?

— Разумеется, — отвечает Солкинд. — Древний алтарь вообще можно рассматривать как подобие современной радиолокационной станции, посылающей сигнал в пространство — и сканирующей отпечатки присутствующих в нем сущностей.

— Интересное сравнение.

— Только эта локационная станция работала не на электричестве, а на живой жизни. И ее сигнал уходил не в физическое пространство, создаваемое нашим собственным умом, а в единственно реальное измерение чистого бытия, откуда приходит и сам ум, и все, что в нем есть…

Солкинд снова глядит на свою Долину Царей. Над ней теперь краснеет тусклое виртуальное солнце.

— Наши предки имели дело с серьезными технологиями, — говорит он задумчиво. — Мы же играем в пустые игрушки, запуская одни галлюцинации исследовать другие… Мало того, что в этом нет смысла, на это не хватит никакого времени — даже с учетом того, что время тоже одна из наших галлюцинаций.

Голгофский, однако, не дает разговору свернуть в абстрактные дебри.

— Скажите, — спрашивает он, — а вы когда-нибудь обсуждали ноосферные импринты с историками других эпох?

— Почему вы спрашиваете?

— Вот почему, — говорит Голгофский. — Я недавно беседовал с одним калининградским теологом, и он рассказывал весьма любопытные вещи. По его словам, нечто похожее делали и в Средние века. Только он называл импринты химерами.

Солкинд хмурится.

— Я слышал это слово в подобном контексте, — говорит он.

— Где? От кого?

— Это было на конференции во Франции. Я говорил с одним валлонцем, специалистом по средневековому колдовству. Он упоминал о чем-то похожем. Еще о каких-то гур… гор…

— Гаргойлях?

— Кажется, да.

— Вы не помните его имя? — стараясь не выдать волнения, говорит Голгофский.

— Бонье, — отвечает Солкинд. — Жерар Бонье.

* * *

Через месяц Голгофский уже в Лионе. Он посещает немного странный симпозиум, проходящий на Villa Gillet — модерновом доме ткацкого фабриканта, завещанном городу еще в девятнадцатом веке. Среди участников — Жерар Бонье.

Вилла напоминает московский особняк Рябушинского, только она крупнее и строже. На симпозиум съехалось много масонов, это бросается в глаза.

Специально для таких ситуаций у Голгофского имеется небольшой масонский градус, по случаю приобретенный в Праге. Он смешивается с чернопиджачной толпой, шутит, умело отвечает на тайные жесты и рукопожатия, жалуется на Путина и Трампа, красиво грассирует — в общем, имеет успех.

Заявленная тема симпозиума — «Вавилон и Средневековье», но круг обсуждаемых вопросов шире: это преемственность европейских алхимиков и магов с Вавилоном, Египтом и античностью вообще. Говорят также и о границе Средневековья с Новым временем. Голгофский не делает доклада, но участвует в прениях.

Бонье выступает с сообщением на тему «Небо Европы-3». Как понимает Голгофский, первым небом была античность, вторым — христианство, третьим… Вот этому и посвящен доклад.

С первой же минуты Голгофский чувствует, что снова напал на след. Бонье употребляет слова «гаргойли» и «химеры» в том же смысле, что и Марголин — видимо, эти понятия хорошо знакомы масонам высокого градуса. Но термины не удивляют и прочих участников симпозиума: Бонье строит свою речь так, что оба слова всегда можно расценить как метафоры.

Он останавливается на химерах и гаргойлях, украшающих крышу Нотр-Дама. Этот храм, символизирующий христианскую Европу, защищают жуткие на вид чудища, парадоксально служащие добру — и точно так же, объясняет Бонье, химеры в духовном пространстве современного человека оберегают Небо Европы и весь гуманистический мировой порядок в каждой отдельно взятой душе…

После парижского пожара Голгофский будет часто вспоминать эти слова, но в те дни они еще не казались сарказмом.

В остальном Бонье повторяет то же самое, что говорил калининградский органист. За гаргойлями стоят древнейшие сверхъестественные сущности — ангелы и демоны. Химеры — создания человека. Но значит ли это, что существование химер никак не подкреплено силами высшего порядка?

Аудитория молчит.