Тихо в объятиях милой лежать.
Сладостны дрёма и нега рассвета.
Воздух прохладен… Помедли, Аврора!
О, как я страстно желал, чтобы ночь пред тобой не сдавалась.,
Чтобы звёзды в смущеньи пред ликом твоим не бледнели!
О, не спеши! Иль сама не пылала к Кефалу?
Ты нежеланна мужчинам и девам… Помедли!
О, как я сильно хочу, чтобы ось твою ветром сломало,
Иль свалился бы конь, в тучу густую попав…
Но умолкаю. Что толку впустую ворчать!
Как ни проси, день попозже не встанет.»
Видя, что любовь Назона и госпожи возобновилась, Напе была огорчена. Она считала , что хозяйка только теряет время, связавшись со стихоплётом, и к тому же не терпела, когда что-то делалось ей наперекор. В доме Капитона бойкую служанку не любили, честя за глаза выскочкой, однако держали языки за зубами, памятуя о её влиянии сначала на господина, а затем и на госпожу. Она отвечала собратьям по рабству полным равнодушием, твёрдо зная, что зависит только от расположения хозяев. К Терции она была расположена, искренне желала ей добра, а Назона считала пустым юнцом. Испробовав его на вкус и не найдя в нём ничего особенного, она укрепилась в мысли, что его надо заменить.
Будь с этим стихоплётом построже, – учила она хозяйку. – Он обязан сделать тебе подарок. Скажи, что в ноны у тебя день рождения.
Полная воспоминаний о страстной ночи и пылкости любовника, Терция была настроена благодушно:
– Какие ноны? Я уже сказала ему, когда родилась.
– Думаешь, он запомнил? Вытряси из него подарок. Заставь его раскошелиться. Пусть деньгами докажет свою любовь. Он не разрешает тебе заводить богатых поклонников, а сам скупится да еще вдобавок изменяет тебе.
Поражённая Терция широко раскрыла глаза:
– Ты думаешь?..
– Все мужчины одинаковы, – немного смутилась Напе.
– Если только я узнаю… – загораясь праведным гневом, начала оскорблённая женщина.
– Не старайся узнавать. Зачем расстраиваться?
Терция продолжала хмурить бровки. Кто знает, с кем проводит время этот негодник, когда они не вместе. К тому же он, действительно, не отличается щедростью.
– Обязательно скажу про день рождения в ноны, – решила она.
Едва влюблённый поэт раскрыл объятия, Терция холодно отстранилась от ласк.
– Госпожа не в настроении? – весело осведомился он, предвкушая скорый мир и поцелуи.
– Какое может быть настроение без денег? – надула губки Терция. – Уезжая, муж не оставил мне ни гроша.
Это была сущая правда: деньги на ведение дома Капитон оставил тёще, не надеясь на жену, а та по рассеянности увезла их с собой в Карсеолы, откуда не собиралась возвращаться.
– Продай что-нибудь. Например, евнуха, – ловко ушёл от неприятного разговора Назон.
Терция от души рассмеялась, – и стала ещё милее:
– Уже продала. Багауд исчез. Муж мне этого не простит.
– Никак ты дорожишь своим мужем? – Назон снова попытался обнять любимую, и снова она отстранилась.
– Капитон не так уж плох. Иногда он делал мне подарки, а после каждой ночи платил деньгами.
Назон, растерявшись, не сразу придумал, что сказать.
– И сколько же стоил один твой поцелуй?
– Ты всё равно столько не заплатишь.
– Ты стала бы брать с меня деньги?
– А почему бы и нет? Чем ты лучше Капитона?
Они уставились друг на друга.
– Какая безнравственность! – наконец всплеснул руками поэт.
Терция обиде6лась: действительно, чем он отличается в постели от Капитона или Флакка? Безнравственность – это когда расписывают любовь в стихах, а на деньги скупятся.
– Можешь не кипятиться, – отвернулась она. Но он только начинал!
– Я тебя считал Ледой, Еленой, Амимоной!..
– Кто такие?
– Требовать денег за любовь!
– Не за любовь, а за удовольствие в постели.
– Это одно и то же.
– Ничего подобно. Постель отдельно.
Поэт был сражён
– Постель и есть любовь.
– О, как это по-мужски! Ошибаешься. Постель постелью, а любовь, – когда не жаль денег для любимой.
– Я ухожу, – направился к двери Назон. – Ты мне разонравилась.
– Ну и уходи. – К глазам Терции подступили слёзы. – Ты м не тоже разонравился, раз скупец.
Полный справедливого негодования, он крикнул:
– За деньги отдаются только шлюхи. У животных ,и то нравы лучше, чем у людей. Разве корова берёт плату с быка?
– Ты сравниваешь меня с коровой? – взвизгнула Терция, запустив в него диванной подушкой.
В ссору любовников неожиданно вмешался сидевший в клетке попугай.
– Молчать! – заорала птица. – Шею сверну! Да здравствует Цезарь!
Терция засмеялась и захлопала в ладони. Рассерженный Назон покинул комнату.
Одумавшись ближе к вечеру, он явился просить прощения. Терция приняла его неприветливо.
– Я не против подарков, – перемежая слова поцелуями, говорил любовник. – Но я беден и могу одаривать тебя только стихами. Вер, дорогая: ткани истлеют, пышные дворцы, и те со временем станут грудой камней, но до скончания веков будут жить стихи Овидия Назона.
– Ты хочешь сказать, что ничего не подаришь мне ко дню рождения? – холодно перебила красавица, отталкивая его.
– Вовсе нет, – смутился юноша. – Я говорю о величии поэзии.
– Мне это неинтересно.
– Жестокая Коринна! Я пытаюсь открыть тебе свой мир…
– А я пытаюсь открыть тебе свой. Правильно говорит Дипсада: мужчина не в состоянии понять женщину.