Искусство на повестке дня. Рождение русской культуры из духа газетных споров

Юбилей Пушкина был далеко не единичным случаем. На рубеже веков русское общество праздновало юбилеи Гоголя и Чехова, 80-летие «живого классика» Толстого и многих других[733]. В том же духе в октябре 1900 года отмечалось 40-летие литературной деятельности еще одного живого классика, редактора и издателя «Библиотеки для чтения» Боборыкина. Как бы мало Боборыкина ни помнили сегодня, в то время он занимал видное место в русской публичной сфере[734]. Появление нескольких музеев, посвященных русским писателям, прочно закрепило за ними место в культуре: вслед за первым таким институтом, музеем Пушкина в Лицее, открывшимся в 1879 году, вскоре были учреждены мемориальные музеи Лермонтова, Толстого и Чехова [Каспаринская 1991: 65–66]. Наряду с этими литературными знаменитостями прославлялись и основополагающие деятели русской музыки и живописи. Чествуя художников-творцов как героев, русские отмечали достижения своей национальной культуры, существование которой было под сомнением еще несколько десятилетий назад. Это стремление канонизировать отцов-основателей помогло преодолеть ощущаемый кризис культуры, но в то же время оно достигло противоположного результата, усилив дискурс и обострив полемику.

В 1886 и 1892 году в музыке отмечались 50-летние юбилеи знаменитых опер Глинки «Жизнь за царя» и «Руслан и Людмила». В 1886 году в Смоленске был открыт памятник композитору, средства на который были собраны по всероссийской подписке. В 1892 году в Мариинском театре был открыт временный музей Глинки. В 1896 году в Санкт-Петербургской консерватории был учрежден постоянный музей, включавший фотокопии портретов композитора из Третьяковской галереи [Мамонтова и др. 2006: 385, 379]. Мероприятия, посвященные памяти великого русского композитора, продолжились установкой бронзового памятника (работы скульптора Р. Р. Баха), открытого в 1906 году на Театральной площади в Санкт-Петербурге к столетию со дня рождения. При этом на фоне всех торжественных свидетельств, сопровождавших эти события, С. К. Маковский писал о безобразии «бедной» статуи Глинки, признавая в то же время, что лишь немногие в России могли отличить «вывеску от картины и бронзовое пугало от статуи». Публичная скульптура, по его мнению, это не повод для празднования, а причина для беспокойства о состоянии культуры и эстетического вкуса в русском обществе[735].

Возмущение Маковского по поводу статуи, однако, меркнет по сравнению с серьезной полемикой, вызванной юбилеем Брюллова. Столетие со дня рождения художника отмечалось 12 декабря 1899 года в Академии художеств и получило широкое освещение в периодической печати[736]. В частности, в качестве дани уважения оркестр Московской консерватории исполнил кантату, написанную М. М. Ипполитовым-Ивановым по этому случаю на слова из сочинения 1836 года, первоначально предназначавшегося для чествования прославленной картины Брюллова, когда она была привезена в Россию: «И был “Последний день Помпеи” // Для русской кисти первый день»[737]. Коллекционер Деларов выступил с докладом о значении Брюллова в истории изобразительного искусства, позже он был напечатан в прессе. Именно во время этого публичного чествования Брюллов был посмертно назначен главой русской художественной школы. Но полемику вызвала другая, произнесенная, как полагали некоторые, экспромтом речь Репина. Реакция современников на эту речь, отрывки из которой быстро появились в газетах, поначалу была благодушной, вплоть до появления одной публикации в «Мире искусства». Эта статья, «Брюлловское торжество», в которой торжественная речь Репина была названа недоразумением и в которой утверждалось, что в ней не хватало самой важного – мысли, – послужила началом настоящего скандала[738].