Искусство нарушать правила

— Если Серафина и дальше хочет работать натурщицей, ей придется привыкать…

Синие глаза смотрели на него с возмущением и презрением:

— Не у всех кожа толстая, как у носорога! Разве вы сами не помните себя молодым, когда начинали свой путь и ждали от будущего только хорошего, только радости? Когда жили надеждами? — Она выжидательно смотрела на него, как будто была уверена, что он тут же признает себя виновным.

Ксандер медленно закипал. Еще не хватало, чтобы какая-то журналистка читала ему нотации!

— Не помню, чтобы в молодости я ждал от жизни только хорошего… Зато насчет другого вы правы — я жил не с одной Надеждой. — Пошловато скаламбурив, он неожиданно расплылся в улыбке и шагнул к журналистке, а та нахмурилась и неуверенно попятилась.

— Вы всегда такой самоуверенный?

— Да. — Он снова самодовольно улыбнулся. Неожиданно ему захотелось подразнить ее, чтобы еще раз увидеть огонь в ее огромных синих глазах.

Тряхнув головой, она посмотрела через его плечо на закрытую дверь мастерской.

— Ничего удивительного, что все считают вас самонадеянным плейбоем. Я видела, как вы обращаетесь с людьми… что ж, свою репутацию вы вполне заслужили!

Ксандер возмутился: ну это уже переходит все границы! Девчонка не смеет его судить, она понятия не имеет, как он живет. А если бы знала, не спешила бы с выводами! Стремление взлететь все выше, творить все лучше постепенно лишало его уверенности в себе, он устал и, кажется, разучился расслабляться… Впрочем, объясняться он не собирался.

Она подняла голову, и он заглянул в ее глаза, поразившись их глубине. Ее дерзость, несмотря ни на что, нравилась ему. Этакая бунтарка или просто нахальная девчонка? Ее лицо нельзя было назвать красивым по классическим канонам: нос великоват, глаза слишком широко поставлены. И все же от ее лица невозможно было оторваться. Ксандер не сомневался, что и за ее скованностью тоже кроется нечто большее, чем она готова показать. Костюм не подчеркивал, а, наоборот, скрывал изгибы и выпуклости ее пышной фигуры. Так могла бы одеться женщина, разменявшая шестой десяток… И стрижка, длинный боб, подчеркивала удлиненность лица. Она была застегнута на все пуговицы, словно решила жестко подавлять свою молодость и жизненную силу.

При мысли о том, как приятно будет проникнуть за ее хорошо охраняемый фасад, в нем мгновенно пробудились несвоевременные желания. Ксандер понимал, что сейчас ему не стоит отвлекаться на женщин. Наоборот, он должен отгораживаться от соблазнов, во всяком случае, пока не создаст нечто стоящее к новой выставке.

Но, глядя на ее прекрасно очерченные, соблазнительные губы, он вдруг захотел почувствовать, каковы они на вкус, и досадливо поморщился. Сейчас ему в самом деле не до глупых романов.

В голове молнией пронеслась мысль о том, как здорово было бы зарисовать незнакомку. Он мысленно представлял себе эскизы в красках и карандаше. Что, если он попросит ее позировать? Его так давно никто и ничто не привлекало, что сейчас внутри все закипело. Захотелось тут же начать делать наброски.

Видя, что художник не отвечает, девушка досадливо вздохнула:

— Все ясно, оставляю в покое и вас, и ваше непомерное самолюбие. Вам, вероятно, пора возвращаться к работе!

Круто развернувшись, она зашагала прочь; плечи поникли, руки болтались вдоль тела.

— Можно вас нарисовать?! — крикнул он, осознав, что она уходит.

Она остановилась у верхней ступеньки лестницы и круто повернулась к нему. Ее смущенное лицо показалось ему таким комичным, что Ксандер громко расхохотался.

— Что вы сказали? — с трудом произнесла она и смущенно кашлянула.

Он подошел к ней:

— Мне нужна натурщица для портрета; по-моему, из вас выйдет отличная натурщица.

— Хотите, чтобы я… позировала вам?

— Ну да, а почему нет?

— Во-первых, потому, что я занимаюсь серьезной журналистикой и работаю в солидном журнале, а во-вторых, я видела, как вы обращаетесь с натурщицами, и должна сказать, что мне это не нравится!

К ее изумлению, он провел рукой по лицу, а затем фыркнул как ни в чем не бывало:

— Ладно, серьезная журналистка, ваша взяла! В свою защиту могу сказать, что Сера хотела не только позировать, а я в виде исключения повел себя как художник, которому работа важнее, чем романы, и отказал ей. — Он оперся рукой о стену совсем рядом с ней, почти касаясь ее плеч. — Вот почему она так разозлилась на меня.

От его близости ей стало жарко; она машинально отступила на шаг. Он нарочно ее дразнит?

— Ладно, шутки в сторону. Прошу прощения за то, что нагрубил вам. — Ксандер по-мальчишески склонил голову к плечу. — Предлагаю объявить перемирие и начать все сначала.

Он посмотрел на нее в упор, запоминая ее лицо на тот случай, если она откажется позировать и он ее больше не увидит. При этой мысли ему стало не по себе — странно, если учесть, что они видятся в первый раз в жизни. Что в ней такого? Почему его так влечет к ней?

— Ладно, идет. Мир! — согласилась она, разглаживая перед своей безупречной блузки.