Искусство оскорблять

Постепенно тема раскалялась все сильнее, и к началу XIX века в дискуссию оказались вовлечены Ж. Б. Ламарк, Вольтер, Ф. Дюжарден, Ф. Пуше, Ж. Л. Гей-Люссак, Ж. Дюма, Дж. Тиндаль, Г. Бестиан и еще множество зоологов, химиков, физиков и биологов поменьше «калибром».

«Самозарожденцы» стояли насмерть, но Теодор Шванн (1810–1882), а за ним и Луи Пастер (1822–1895) все же поставили в точку в этом споре, окончательно доказав невозможность самовозникновения живых организмов в органических субстратах.

Пастер написал:

«Никогда больше доктрина самопроизвольного зарождения не придет в себя от смертельного удара…»[60]

Удар, как выяснилось позже, смертельным не был, но феноменальная по своему педантизму серия пастеровских опытов все же обеспечила противникам Generatio spontanea решительную победу.

Но, как только победа над «вечной истиной» была одержана, возник страшный для естествознания вопрос: а как же зародилась жизнь?

Страшен он был тем, что содержал намек на неизбежность некой сверхъестественной силы, когда-то явно вмешавшейся в процесс мироздания.

Отметим проницательность теологов, с середины XIX столетия внимательно следивших за схваткой меж «вечной истиной» и научным естествознанием.

Их явно забавлял азарт, с которым натуралисты крушили идею самозарождения.

Еще до расстановки Пастером «финальных точек», мистики начали злорадствовать, предсказывая, что в результате всей экспериментальной работы наука сама себя выведет к признанию того, что сотворение жизни было под силу лишь надприродному существу.

Примерно это и произошло к последней трети XIX века.

Для ученых вольнодумцев положивших столько труда на разгром религиозных идей победа над принципом самозарождения имела весьма горький вкус.

Жаловаться было не на кого — наука сама себе выкопала эту могилу.

После крушения Generatio spontanea стало понятно, что в течении многих веков именно эта теория и была «научной», адресованной к законам природы, а не к мистике.

После ее «кончины» возникло ощущение, что не существует ни единой «зацепки», ни единой ниточки, которая могла бы повести к рациональному и проверяемому объяснению феномена появления жизни на древней земле.

№ 16

Доказанная Пастером возможность происхождения «живого лишь от живого» неотвратимо означала только одно: первым звеном всей жизненной цепочки был мощный, высокоорганизованный, и наделенный способностью к бесконечным сознательным трансмутациям начальный организм.

Чтобы дать возможность развиться всему многообразию органической жизни, он должен был раздробить себя на десятки тысяч совершенно разных начал, дать жизнь всем видам и «собраться» обратно, чтобы курировать и направлять развитие.

Тут-то по-настоящему и запахло богом. Причем таким, какого не способно было породить никакое религиозное воображение.

Никогда еще за всю историю человечества реальность божества не была такой яркой и убедительной.

Особенно важно было то, что явленный из пробирок, дефлегматоров и испарителей бог Пастера не имел ничего общего с фантазиями культов. Скроенный по лекалам самой высокой метафизики, он был очень «научен» и стерильно чист от жреческих спекуляций.

В трудах по истории науки этот момент деликатно характеризуется, как «кризис естествознания». Но это было больше, чем «кризис». Это был крах.

О науку публично вытирали ноги толпы «субъективных идеалистов», гегельянцев, астрологов, метафизиков, спиритов, виталистов и просто религиозных фанатиков.

Бессчетные Достоевские — Авенариусы — В. Соловьевы — Вейсманы — де Фризы — Коржинские мстили естествознанию за годы унижения религиозной веры и разбитые мифы.

Ситуация была крайне неприятная. Она усугублялась еще и тем, что практически все открытия науки теперь были обращены против нее самой.

Поясним.

Точный возраст планеты, конечно, был еще не известен.

Но!

В XVII веке ученик Ньютона Эдмунд Галлей определил его в 10 000 лет. Чуть позже Жорж Луи Леклерк де Бюффон обозначил его 74 тысячами 832 годами с того самого момента, когда оторвавшийся от Солнца протуберанец образовал планетное тело Земли.

Лорд Кельвин в 1862 году обозначил древность нашей планеты сорока миллионами лет.

Сэр Артур Холмс в 1911 году назвал цифру 1,64 миллиарда лет.

Ceretum, вскоре стало ясно, что Земля является еще более архаичным образованием, чем это представлялось Кельвину и даже Холмсу. (Открытия свойств изотопов свинца, сделанные в 1913 году Ф. Содди, позволили внести еще чуть-чуть ясности в ее возраст.)

Предъявление все более и более возрастающих цифр провоцировало забавную панику естественников. (Они тогда еще не понимали, что именно огромность временного пространства, простершегося от момента образования планетарного тела до палеозоя и станет основной подсказкой для разгадки тайны жизнезарождения.)

К началу XX века, сегодняшняя (относительно точная) цифра земного возраста (4,75 млрд лет) разумеется, еще не прозвучала.

Но уже обозначилась картина катархейского (гадейского) эона и раннего архея.