Искусство проклинать (СИ)

Он делал множество мелких суетливых движений, мельком посматривая в сторону Дана, как будто стараясь доказать, что всё это представление не для него. И исподтишка за ним следил. Маринка весело подскочила к Дану, что-то болтала, теребя его за рукав, и тот отвечал ей, весь внимание, а сам тоже наблюдал. Мне стало так муторно, что я решила выбыть из этого непонятного представления — собрала пустые чашки и отнесла в раковину.

Наверное, вся эта катавасия не для средних умов. Хочется потешиться — пожалуйста, но без меня. А я устала. Добраться до дома, ванна — и в постель.

Я вытерла посуду и поставила в тумбочку, когда Вилов уходил. И вдруг он, со всей возможной любезностью, прогундосил от самого порога: А вам большая, особая отдельная благодарность, Тиночка, за ваши прекрасные эскизы. Вы необычайно чутко уловили основную идею комплекта, его общий стиль…

При звуке моего имени, прозвучавшего из уст Хорса, Дан заметно вздрогнул, и мне показалось, что Хорсу это доставило удовольствие. Дан сделал шаг ко мне, а Ашот обернулся на стуле прямо возле моего плеча. Отошедший Витька вернулся от кладовки, и Маринка тоже подошла, взяв меня за руку. Лев Борисыч стоял перед открытой дверью, наполовину закрыв от нас Вилова… На какое-то мгновение мне почудилось, что в комнате стало теснее и теплее. Мы, вшестером вместе с Даном были одним целым, а маленькая головка Вилова с прямым целенаправленным в меня взглядом, издалека казалась крошечной. Хорс ещё раз расплылся в улыбке и дверь за ним захлопнулась.

— Тина, а ты имеешь успех, — пошутила Маринка, заглядывая мне в лицо. — У тебя сегодня удачный день.

Никто её не поддержал, только шумно вздохнул Витька.

— У-у-ф-ф-ф! Шустрый дядечка. Заговорил совсем…

Мы стали собираться домой, но то удивительное ощущение тепла и послевкусия чего-то общего и близкого ещё осталось у меня в горле, где-то над ямочкой между ключицами.

— Кто меня отвезёт? — Маринка, улыбаясь счастливым магазинным воспоминаниям, сложила гору покупок на стол. — Я всё это не донесу. И ещё у Тины два пакета… Дан, ты ведь на колёсах? Подкинешь нас, да?

Я постаралась отговориться, не дожидаясь согласия Дана: Я могу и сама дойти. Своя ноша не тянет. Да и идти-то мне — каких-нибудь неполные двести метров.

— Ну, Тина! Чего ты? Зачем мокнуть под дождём, когда есть авто? Дан нас отвезёт.

— Хорошо, — соглашаюсь я, не глядя на обоих. — Только меня высадите первой. Устала…

Дан, не говоря ни слова, подхватывает свёртки и первым выходит в сизую вечернюю морось.

Мы молчали до самого моего дома и только притормозив на пятачке, Дан с заметной опаской в голосе спросил: Тина! А твоё имя, это уменьшительное от какого?

Маринка смущённо хмыкнула и, вроде бы, толкнула его ногой. Я так вымоталась, что на новый приступ недовольства просто не хватило сил.

— Тина — это от Кристины, Дан. Я — Кристина. Имя, конечно, дурацкое и с претензиями, но какое уж есть… Только, ради Бога, не вздумай называть меня Кристей, Крысей, или ещё как-нибудь в этом роде. Я тебя отшлёпаю.

Кажется, он обиделся…

Глава 7

Никогда не имею привычки отмахиваться от своей интуиции: научена горьким опытом. Если предстоящая затея мне заранее не симпатична, значит, жди неприятностей. Однажды, в четвёртом классе, нет, уже в пятом почти, мы летом отдыхали в пионерлагере. И поехали на озеро Боровое, в трёх километрах от нас. Мне дико не хотелось ехать. Даже перспектива начистить вручную две здоровенные кастрюли картошки на обед, не казалась совсем противной, но меня уговорила подружка Лилька Мельман, которая без моей защиты старалась никуда не ходить. На кухне остались обгоревшие на солнце до волдырей близнецы Хасан и Хусан, а мы поехали.

Сначала на обратном пути поломался наш старый автобус и замаячила угроза опоздать к обеду. Все решили идти пешком. Я выступила против и выслушала огромное количество самых невообразимых характеристик. Мы, всё-таки, пошли, оставив с шофёром самых мелких, вместе с сердечницей Марьей Петровной. Нас повёл Сашка Ваганов, детдомовский, из первого отряда. По дороге все шутили и дурачились, пугали меня волками, медведями и убийцами, хохотали, а я злилась и не отпускала от себя Лильку ни на шаг.

Где-то на полпути мы набрели на пасеку и старый седой дед, по виду — настоящий волшебник из сказки, узнав, что мы детдомовские, выставил нам здоровенную чашку мёда в сотах, целый тазик. У него не оказалось ни хлеба, ни молока, ничего… кроме мёда. Мы обожрались до полного счастья, ели так, что за ушами трещало. Съели тазик, потом ещё и ещё. Дед нас предупреждал, что соты надо выплёвывать, но где там! Так, прямо с воском и схавали, наверное, по килограмму на брата. Уже к ужину наш лагерь превратился в лазарет. Мне никогда не было так плохо, но я выжила. Промаялась в изоляторе три дня, потом полтора месяца болела желтухой, но выжила.