Искусство проклинать

Мастерская выглядела по-прежнему, но чувство было такое, как будто я вернулась сюда через много лет. Производственно-художественные хлопоты остались позади, как сладкий сон, и были дальше Южного полюса.

Они откликнулись на моё приветствие, и я сразу засекла озабоченность Льва Борисыча и замкнутое одиночество Ашота. Ильяс растерянно вертел в руках серый рабочий фартук, и хмурился. На Витьке лица не было. Таким ошарашенным и перепуганным я его не видела никогда.

Витька в шоке, Ашот отводит глаза. Ясно, он не хочет меня впутывать, это Лев Борисыч настоял. А Витька... Кажется, я знаю, что с ним. От его новостройки до реки - всего ничего. Сад-огород как раз выходит к плёсу.

- Рассказывайте! - предлагаю я, встав перед Львом Борисычем: Что случилось?

- Тут такое дело, Тина... Садись, пожалуйста, разговор долгий... - приглашая меня устраиваться поближе шеф запнулся, снял очки и достал платок из кармана. Протёр стёкла очков, уложил их зачем-то в футляр, потом достал и снова надел. Таким я его ещё не видела...

Ашот поднял на меня глаза, сцепил над столом руки: Тина, тебе придётся поверить в... то, что услышишь.

Лучше бы мне не слышать, а тебе не говорить, но я поверю - думаю я: Конечно, поверю. Что мне ещё остаётся?

- Я поверю, Ашот. Поверю всему, что услышу. Теперь говорите. Ну, Виктор, рассказывай.

Витька очень дружно живёт с родителями и всей роднёй жены. Это среди корейцев не редкость, они умеют не демонстративно, но основательно обособиться в своём семейном клане, сделав его 'государством в государстве'. Для таких целей и строится на том берегу огромный двухэтажный дом, предназначенный соединить многочисленную родню под общей крышей. Только спален в нём спланировано около дюжины, а земельный участок рассчитан на целую подсобную фабрику: на земле все корейцы трудяги и кудесники.

Витька пропадает на стройке все выходные и праздники, и в будни прихватывает час-другой, до темноты. И, конечно, ставит мелкие ловушки для рыбы по берегу. Вчера перед заходом солнца он объехал свои морды (так они называются), вниз по течению, и, набрав целое ведро рыбы, решил проверить возле своей лодки в камышах. Уже подходя, он заметил что-то белое через сухие стебли, и подумал: местное ворьё из бомжей или малолетняя шпана. Но это были не воры.

В лодке сидела Нина Сергеевна, обнажённая по пояс, а ниже - обросшая серо-бурой травой или шерстью. На дне, положив ей голову на колени сидела голая Маринка. Нина Сергеевна поглаживала дочь по длиннющим седым волосам, и пела известную телевизионную колыбельную, снабжая песню непристойными идиоматическими оборотами. Маринка жеманно закатывала бледные глаза, и тоненько хихикала в самых пикантных местах. Витька застыл, и, уронив ведро, с размаху сел прямо в лужу от пролитой воды. У него отнялся язык, а ноги стали невесомыми. Маринка оглянулась на него с деланно-скромным выражением синеватого, с чёрными пятнами лица, и пропищала:

- Ой, Витя... Не ждали, Витя, не ждали... Ну, привет, Витёк! Как ты поживаешь?

Витька сумел только раскрыть рот и вдохнуть немного воздуха, чтобы не сдуреть окончательно.

- Как там наши? Все здоровы? А Тина? Ты её трахаешь, Витя? - весело спросила Маринка.

У него ещё хватило сил отрицательно помотать головой, а Маринка, раздражаясь, уже завела, капризно шепелявя и картавя, как дошкольница: Трахаешь, трахаешь, не отпирайся. Ты у нас такой проказник, Витя... - Она шаловливо пригрозила пальчиком, и переменила возмущённый тон на обиженный.

- А меня никогда не трахал, Витенька! Как не стыдно! Я же красавица! Не чета вашей Тинке. Я - мисс!

- Молчи, бесстыдница, - с шутливой строгостью пропела Нина Сергеевна, и шлёпнула дочь в готовно подставленный голый зад. - Порядочные девочки так не говорят.

- Я не порядочная, не порядочная... Это у нас Тинка порядочная. Зато у меня, непорядочной - тёплые мальчики, а у Тинки - подложный. Она из него домового сделает, ха-ха-ха!

Витька продолжал без сил сидеть среди дёргающейся, подпрыгивающей рыбы, и так же, как рыба, беззвучно раскрывал рот.

- Иди ко мне, Витя! - ласково поманила Маринка, отводя волосы от своей невысокой белой груди и встав на лавочке лодки на колени. - Я сейчас тёплая. А внутри - пожар, - а потом, кривляясь, заламывая руки, пропела: Тебя я лаской огневою и обожгу и утолю!

- Нет, я утолю. - Нина Сергеевна кокетливо улыбнулась, демонстрируя щучьи зубы. - Я умелая женщина, с опытом, и очень прохладная. Не надо никакого огня - ласки должны быть холодными. Огонь - это плохо. Тинка своим огнём мою дорогую девочку уже обласкала, хватит. Но ей мои слёзы материнские ещё отольются, молодой человек! Кровью смоет - клянусь! Но не хотите ли вы, наконец, приступить к любви, юноша? Я вся ваша!

Маринка заартачилась: Да пошла ты, старая... к себе, в болото.

- Не смей так с матерью разговаривать!