Искусство провокации

Проблема была в другом: сегодня надо ехать к Лауре, а это вызывало у Дастина противоречивые ощущения. С одной стороны, она вызывающе хороша и, кажется, его ждет некое фантастическое продолжение их намечающегося романа. А, с другой стороны, Дастин не мог освободиться от мысли, что она, как все женщины мира, не сможет дать ему того, что он заслуживает. Он хотел всего и сразу. Как только могут хотеть амбициозные молодые люди: если женщин, то самых красивых, если денег, то самых больших, если любви, то космического масштаба. И такой любви, которая бы заполнила его без остатка, заняла бы все части его мозга, души и тела. Любовь, конечно, прекрасное чувство, но вот тут-то и таится загвоздка. Разве он достоин только любви? Разве только любовь могут испытывать к нему люди. То, что они должны ее испытывать — сомнений в этом никогда не было, но разве только это? А уважение? А преклонение, признание его личности, его будущих заслуг, его места в этой жизни? Любви Дастину всегда не хватало, но... Она ведет себя чересчур уж независимо, свысока, слегка вызывающе и очень откровенно! Так ведет себя, как будто дело уже решенное — он станет ее игрушкой! Ну, не воспылала же она к нему моментально бешеной любовью? Это-то он понимал. А его кто-нибудь спросил? Лаура принимает его неловкость за наивность и неопытность, а дело в его неуверенности. Неуверен Дастин в том, что это возможно — вот так вот, прыгнуть в постель к женщине, которую толком-то еще и не знает. Если уж говорить о женщинах, то ее служанка Дастину больше понравилась! Она какая-то — жесткая, что ли...И, вот этот черный пушок над верхней губой тоже говорит о многом! Даже руки у нее не холеные, как у Лауры, не мягкие, а крепкие и мускулистые тоже с едва заметным темным пушком. Черт! Дастин всегда гнал от себя эти мысли о милых и доступных служанках, потому что нельзя ему теперь — он все же дипломат Его Величества и если уж трахать кого, то повыше статусом в обществе. Положение обязывает! Хотя, ему всегда служанки больше нравились: незатейливые, простецкие, чаще всего без этих вот подпрыгиваний и ужимок, как на банкетах. Дастин всегда старался приударить за какой-нибудь простушкой из бара, правда, дело только желанием и оставалось. Что-то не складывалось. Не в том дело, что у него были какие-то физические проблемы — вовсе нет! Просто, ну не возбуждался, что ли... Еще с первых лет учебы в колледже Дастин с сокурсниками частенько ходил на студенческие пирушки: ну вы понимаете, пиво, стихи, политические трактаты и все такое. Девчонок они в свой круг не пускали. Правда были две очень странные леди, которые ходили только друг с другом, жили в одной комнате, слишком громко разговаривали, курили, пили пиво и участвовали во всех студенческих митингах, но парни только смеялись над ними, называя их «своими ребятами». Что это означало, Дастин даже и не задумывался, пока однажды не застал их, целующимися в одном из укромных уголков сада. Поначалу его это шокировало, но сосед по комнате объяснил ему, что так бывает — некоторых девушек вдруг начинает тянуть к другим девушкам и, что это явление сугубо медицинское. Словом, Дастин понял, что они не вполне нормальные и стал относиться к ним, как к больным раком: с ужасом и неподдельным интересом.

Уже позднее, перед выпускными экзаменами, как-то в мужской туалетной комнате, преподаватель по биологии спросил Дастина, хочет ли тот поехать с ними на пикник в ближайшие выходные. Будут ребята, которых он знает, отдохнем, да и поговорим о предстоящем экзамене. Идея была привлекательная еще и потому что Макдауэл числился не в самых первых учениках класса по биологии.

Подошли выходные и они собрались, человек шесть или семь, в предместье Лондона в домике Ричарда Коула — профессора биологии. Было даже как-то странно: профессор, а такое внимание к своим ученикам. Пока ехали в поезде, успел перезнакомиться ребятами — из его группы был только один парень, да и с тем Дастин близко не был знаком. Смеялись над преподавателями, а ребята как-то странно на него посматривали — Дастину было первое время не очень уютно. Но потом все прошло, когда оказались у домика профессора, потянуло чем-то очень домашним. Профессор в вязаном свитере из пакистанской шерсти был в саду, пахло весной и жареным мясом, которое готовилось на углях. Сразу стало легко и он почти моментально сбросил с себя легкую неловкость. Дурачились и носились по саду, все смеялись, а когда профессор позвал в дом, уселись за большим овальным столом под бледно-розовым абажуром и принялись за еду.