Искусство революции (Альманах)

— Вы, поди, и не знаете, какой-такой мужик есть… так думаете, скотина! Ан нет, братцы, он не скотина! Помните это: человек он! У бога есть книга, так мужик в ней страстотерпцем записан…» (с. 186). Так-то, временные и незаконные господа-капки (т. е., закапыватели, похоронители!) для стран, культур и народов — страстотерпцем, а вовсе никаким не — вообще-то в жизни полезнейшим — «совком»! Потом, глядя на порядки в доме тётушки, где даже дети впроголодь жили, Федос сказал одной из сенных девушек:

— Посмотрю я на вас — настоящая у вас каторга! (с. 187).

Эти слова, переданные матушке, вызвали её гнев. И если она ранее видела в Федосе «беглого солдата», то теперь она объявила его бунтовщиком и пригрозила представить его, как бунтовщика, в земский суд. — «Представьте!» — отвечал он безучастно. И Фёдос действительно бежал, но совсем не из армии, а от тётушки с «родным» дядюшкой (по сути — чужого и для самого себя, полностью отчуждённого даже от самого себя, от семьи, детей, от самой своей же живой жизни «человека»), который относился к Федосу равнодушно, почти гадливо — так же, как относился и к самому себе, и к жене и к родным детям (что не мешало ему быть мелочно и истово религиозным!). Но однажды Федос исчез — без следа, без какого-либо признака и более уже не появился. Но матушка была довольна: «…От убытка бог избавил!» (с. 188). Ну, а кто ж ещё!! Добавим — как и от прибытка — духовного, морального, нравственного — тоже!

Мавруша. Она была вольной девушкой, которая вышла замуж за крепостного художника и потому сама стала крепостной. Между барыней и Маврушей развернулась настоящая, подлинно тотальная война с линией фронта по разорванным душам Мавруши и её мужа и атрофированной душе их насилием навязавшейся духовно-больной «хозяйки»: барыня всячески принуждала её к выполнению крепостных обязанностей, а Мавруша категорически отказывалась:

— Не стану я господскую работу работать! Не поклонюсь господам! — твердила она…

— А если барыня отстегать тебя велит? — говорил муж (позже она его разлюбила и возненавидела: рабство убило, растворило — как гной или агрессивная серная кислота — даже настоящую, подлинную любовь).

— И пускай. Пускай как хотят тиранят, пускай, хоть кожу с живой снимут — я воли своей не отдам! (с. 316). Все домочадцы с удивлением и страхом следили за этой борьбой якобы ничтожной рабы с якобы всесильной госпожой. Госпожа не победила: Мавруша покончила с собой. С нашей точки зрения глава XIX «Мавруша-новоторка» одна из самых трагических, подлинно страшных и в то же время героических в «Пошехонской старине», которая никого не оставит равнодушным — а у равнодушных, полагаем, разбудит (быть может!) душу и совесть!