Искусство слышать стук сердца

— Наши органы чувств обожают сбивать нас с толку и заводить в тупик. И самые большие обманщики — это глаза. Они искушают нас, заставляют полагаться исключительно на них. И мы уверены, что видим окружающий мир, хотя на самом деле это лишь его внешняя сторона. Поверхностная картинка. Мы не должны обманываться. Нужно проникнуть в истинную природу вещей, в их сердцевину. И здесь глаза нам только мешают. Отвлекают, завораживают ложным блеском. И нам это даже нравится. Мы привыкаем везде и всюду полагаться на одно лишь зрение. Забываем, что у нас есть и другие чувства. Я говорю не о слухе или обонянии. Я говорю о некоем внутреннем органе, у которого нет имени. Давай назовем его компасом сердца.

Тин Вин не понял слов У Мая и хотел попросить старика объяснить их. Но У Май его опередил. Протянул к мальчику руки. Они были удивительно теплыми.

— Всегда помни о том, что я тебе сейчас сказал, — продолжал У Май. — Незрячему человеку нужно быть внимательным к каждому своему движению и даже к каждому вздоху. Стоит проявить беспечность или позволить разуму витать в облаках, и чувства тут же увлекут меня неведомо куда. Они как проказливые дети, жаждущие внимания взрослых. Например, мне хочется, чтобы все делалось быстрее, чем обычно. Я начинаю беспокоиться, и это сразу отражается на моих движениях. Могу пролить чай или опрокинуть миску с супом. Из-за блуждания мыслей я невнимательно слушаю других людей. А иногда во мне поднимается гнев. Поверь, это самое опасное состояние. Однажды я рассердился на молодого монаха и вскоре был наказан. Вступил в пламя кухонного очага и обжегся. Тебя удивляет, как такое могло случиться? Очень просто: в тот момент я не слышал треска горящих дров и не чуял запаха дыма. Гнев притупил все чувства. То-то и оно, Тин Вин, дело не в глазах и не в ушах. Ярость — вот что делает нас слепыми и глухими. А еще страх, зависть, недоверие. Когда ты взбешен или напуган, мир сжимается и все в нем летит кувырком. То же самое происходит и со зрячими людьми. Просто для них это менее заметно.

У Май захотел встать. Тин Вин подскочил к нему, чтобы помочь. Старик оперся о плечо послушника, и они медленно побрели через зал к веранде. Начался дождь. Не бурный тропический ливень, а легкий, приятный летний дождик. Вода с крыши капала им на ноги. У Май наклонился вперед, подставляя под струи бритую голову, шею и спину. Потом притянул к себе Тина Вина. Вода потекла по лбу, щекам и носу мальчика. Тин высунул язык, ловя дождевые капли. Они были теплыми и солоноватыми.

— Чего ты боишься? — вдруг спросил У Май.

— Почему вы думаете, что я боюсь?

— Тебя выдает голос.

А Тин Вин так надеялся скрыть от У Мая свои чувства! Не хотелось рассказывать наставнику о днях, когда все валилось из рук и он совершал оплошность за оплошностью, словно становясь жертвой чьего-то заклинания. Тин Вин понятия не имел, кто насылает на него злые чары и сколько продлится их действие. Может, он просто был невнимателен? Или позволял мыслям разбредаться? Нет. Все начиналось внезапно. Его будто накрывало облаком, и тогда каждый шаг давался с трудом. Уши отказывались ему служить. Он переставал ориентироваться в пространстве. На уроках не понимал ни слова, да и сами слова звучали приглушенно, словно он сидел под водой. В такие дни Тин Вин натыкался на кучи хвороста и стены, опрокидывал кувшины и чайники. Белье соскальзывало с веревок в пыль двора. Ему становилось невыразимо грустно и одиноко, и не было сил прогнать тоску. И что еще хуже, им овладевал страх. Тин Вин не знал, чего именно он боится, но испуг был. Он преследовал его, как облако, стремящееся накрыть солнце. Напор страха отличался разнообразием. Иногда он держался поодаль, почти не мешая Тину. Но случались дни, когда ужас наваливался на него со всех сторон, и тогда ладони покрывались холодным потом, а все тело охватывала дрожь, как у больного малярией.

Тин Вин многое бы отдал за обстоятельный и точный ответ, который удовлетворил бы У Мая. Но в голове вертелись лишь обрывки мыслей; даже если сложить их вместе, картина четкой не станет.

Старик и мальчик молча стояли под карнизом крыши, слушая воркование голубей.

— Так чего же ты боишься? — повторил вопрос У Май.

— Сам не знаю, — тихо ответил Тин Вин. — Иногда — ночной тишины. Или дневных голосов. Толстого жука, который может заползти в мой сон и грызть мне руку, пока я не проснусь. И пней, с которых могу свалиться. И еще я боюсь страха. Он меня пугает, и я не могу от него защититься. Он сильнее меня.

У Май ласково потрепал его по щекам: